— Не будешь ли столь любезна уточнить?
— Есть ли насущная необходимость в моем присутствии?
— Нет.
— Какая жалость! А я уже собиралась гладить свое красное платье!
— О, у меня с ним связаны весьма приятные воспоминания! Неужели ты лишишь меня удовольствия лицезреть тебя в столь соблазнительном одеянии?
— Не стоит волноваться. Если хочешь, я его надену в субботу вечером. В любом случае, придется…
— Почему «придется»?
— Если эта жара продлится, то мне придется делать непростой выбор между красным и голубым шелковым, в котором я была на юбилее Джаспера. У меня остались только эти два летних платья.
— Что значит «остались»?
Бриджит закусила нижнюю губу. Проклятье! Не хватало еще, чтобы Джером посчитал ее плаксивой размазней, взывающей о жалости!
— Бриджит? Объяснись, пожалуйста! — строго потребовал он.
— Понимаешь, мне пришлось продать большую часть нашего с мамой гардероба, — неохотно призналась она, — чтобы получить наличность для покупки продуктов и на оплату самых срочных счетов… Ничего страшного. Во всяком случае, ни мне, ни матери теперь не нужны десятки шикарных платьев. Так что, если мы собираемся регулярно встречаться, боюсь, тебе придется смириться с тем, что ты будешь видеть меня в одном и том же наряде. Прости.
— У тебя нет необходимости извиняться, Бриджит, — глухо сказал он. — Ни малейшей.
— Хорошо, потому что я и не собиралась. Просто у женщин есть такая привычка вечно извиняться, даже когда в этом абсолютно нет необходимости.
Хотя я в самом деле была виновата перед тобой, поскольку не сказала, что я девушка.
Вздох Джерома мог означать что угодно, но Бриджит сделала вывод, что это не сулит ей ничего хорошего.
— Если хочешь откланяться, — резко сказала она, — тебе стоит только сказать об этом.
— Я не хочу откланиваться.
— Тогда в чем же проблема?
— Кто говорит, что есть какие-то проблемы?
— Ты вздохнул.
Он хмыкнул.
— В самом деле.
— Ну?
— Вздох — это всего лишь вздох, Бриджит. Я устал. Я почти не спал ночью.
И сомневаюсь, удастся ли мне выспаться до конца недели.
— Вот как… — Живо представив, как Джером лежит без сна, думая о ней, желая ее, томясь по ней, Бриджит задрожала.
— Джером, — тихим хриплым голосом сказала она.
— Да.
— Не опаздывай в субботу вечером.
— Не беспокойся, — заверил он, — не опоздаю.
Джером все-таки опоздал. На несколько минут. Но и их хватило, чтобы Бриджит отчетливо поняла, как будет себя чувствовать, если он вообще не появится или решит вычеркнуть ее из своей жизни.
Слово «опустошенность» даже приблизительно не может передать ее чувства.
Она провела эти бесконечные минуты, расхаживая по холлу, то и дело обеспокоенно раздвигая портьеры на окнах. Бриджит оставалось только радоваться, что после работы в саду мать расслаблялась в ванной и не видела свою дочь в столь несвойственном для нее возбуждении.
Бриджит пыталась убедить себя, что причина ее беспокойства носит чисто сексуальный характер, но безуспешно. И лишь когда Джером вышел из своего «роллс-ройса» и она чуть не расплакалась от облегчения, перед ней забрезжила истина.
— О Господи, я же влюблена в него! — приглушенно вскрикнула Бриджит.
Она прижала к груди сумочку и сделала титаническое усилие, чтобы сдержать слезы. Правда, сейчас Бриджит и сама не знала их причину: то ли радость, то ли огорчение.
Соберись, девочка! — скомандовала она себе. Значит, ты влюблена в него.
Прекрасно. Но он-то не питает к тебе любви, так что не пытайся окружить его романтическим ореолом. Чарити настойчиво предупреждала тебя и была права.
Жениться на тебе он не собирается. Ему нужен всего лишь романчик. Все поняла? Отлично! Тогда вперед!
Состроив на лице гримаску обиды, она настежь распахнула парадную дверь, готовая сурово отчитать Джерома за опоздание, но слова упрека замерли у нее на устах.
Джером был в черном с головы до ног. Не в том тусклом похоронного цвета костюме в полосочку, который запомнился Бриджит по первой встрече. Этот глубокий черный цвет, отливающий антрацитовым блеском, взывал к греховным мыслям.
Бриджит потребовалось несколько секунд, дабы осознать, что, увидев ее в голубом шелковом платье, Джером тоже лишился дара речи. Пока он рассматривал ее дюйм за дюймом — от высокой прически до каблучков туфелек, она попыталась представить, как Джером воспринимает ее. Судя по восторженному выражению глаз, он был поражен ее внешним видом ничуть не меньше, чем она его. Бриджит покраснела от удовольствия.
Их взгляды скрестились, и уголки его губ дрогнули в сдержанной улыбке.
— А не поменять ли нам обед на поздний ужин? — предложил он. — На очень поздний ужин?
Бриджит замялась. Одно дело завести с ним роман на основе чистого секса.
Но будет ли ей под силу отдать свое тело, считая, что к ней пришла настоящая любовь? Ничего подобного испытывать ей не доводилось — во всех смыслах.
Откровенно говоря, она перепугалась до смерти.
Заметив ее нерешительность, Джером нахмурился. Какую игру она ведет сейчас? Пытается еще больше завести его, заставив маяться за бесконечным обедом, к которому он не испытывает никакого интереса? И надеется, что, когда наступит решающий момент, он будет настолько ослеплен страстью и желанием, что пообещает ей все на свете?
Может, даже брак?
Последняя мысль резко и грубо вернула его к суровой действительности. Всю эту нелегкую неделю Джером с беспокойством думал о Бриджит и о своих греховных желаниях, пытаясь понять, каким образом ей удается разрушать все его сложившиеся представления о ней. Порой даже ему приходило в голову, что ее чувства к нему могут носить искренний характер, что она не лелеет никаких корыстных замыслов.
Но в таком случае Бриджит сейчас не медлила бы — она хотела бы его так же страстно, как он хочет ее. Не было бы ни секунды промедления, никаких игр.
— Но если тебе так хочется пообедать, — сдерживая раздражение, сухо сказал он, — то мы, конечно…
— Я… мне вовсе не хочется обедать…
— Тогда в чем проблема?
— Проблема? Я, наверное, немного нервничаю, — призналась она.
Джером вздохнул. Об этом он не подумал. Чем бы Бриджит ни руководствовалась, все же ей никогда не доводилось быть в постели с мужчиной. Он же настолько убедил себя, что это будет просто фантастически здорово, что не дал себе труда остановиться и понять, что Бриджит есть о чем беспокоиться.
Он взял ее за руку и, поднеся к губам, один за другим поцеловал кончики пальцев.
— Доверься мне, — хрипло пробормотал он. Тяга к Бриджит, всю неделю, каждый день и каждую минуту не дававшая ему покоя, достигла апогея.
Бриджит не проронила ни слова, когда он увлек ее за собой на улицу, где усадил в машину, молчала она и те двадцать минут, что заняла дорога до его дома, и когда Джером, поставив машину в трехместном гараже, вместе с гостьей переступил порог.
