Александр Ильич прочел и тоже засмеялся.
– Тогда дай я просто тебя поцелую, Анечка. Молодец! Бог даст, все будет у тебя в жни в порядке!.. Чокнулись.
– Вот что, – сказала Софья Лазаревна, когда Аня пошла ее проводить. – Я договорилась у нас в санпропускнике: придешь, помоешься. Я с пяти, так что приходи, не опаздывай. Я тебе голову помажу специальной жидкостью.
– И вода горячая будет?!
– Сколько угодно. И оденься потеплей.
…Дома Аню ждал Глеб. Кирзовые сапоги на нем блестели.
Левка уже проснулся и врал Глебу, что скоро его назначат главным инженером.
– Привет, Глеб.
– А от тебя не спиртом пахнет? – нахмурившись, спросил Глеб.
– Спиртом. Это оттого, что я пила спирт! – Аня дыхнула Глебу прямо в лицо. – Левик, можно я твою лыжную шапку возьму ненадолго?
– Бери, – удивленно пожал плечами Лева. – Погода, прямо скажем, не очень лыжная, а так – бери.
– Мне надо… Я ненадолго. Мыться пойду к Софье Лазаревне. Глеб, а почему ты все-таки не пошел в летную школу? Был бы сейчас герой летчик!.. Ладно, Глеб.
Жди меня, и я вернусь. Шучу, Глеб, не жди. Я пошла. Приду не скоро.
– Она что, напилась? – невозмутимым голосом спросил Глеб.
– Я вас целую, – сказала Аня, посылая Глебу воздушный поцелуй.
– Ты что же так поздно? Давай… – Софья Лазаревна усадила Аню на табуретку и закрыла дверь на ключ. – Через час ранбольные пойдут мыться.
– Пешком шла. В трамвай никак. – Аня проворно расплела косы. – С завтрашнего дня – на завод направили. Рабочую карточку дадут.
– Рабочую – это хорошо. Поближе сядь.
Софья Лазаревна помешала деревянной палочкой в банке с бурой маслянистой жидкостью. – Сейчас намажемся…
– А она отмоется?
– Отмоется, если хорошо промоешь. – Зажатым в пинцет тампоном она тщательно намазала Ане голову, накрыла компрессной бумагой и слегка забинтовала. Взглянула на часы. – Теперь сиди.
– Просто сидеть?
– Погоди, – Софья Лазаревна выдвинула ящик стола и достала растерзанную, засаленную книжку. – Вот. Что-то вроде Чарской…
Аня наугад открыла книгу:
«…Судьба ведет нас к разрыву, – твердо сказал граф. – У вас нет снисхождения к моей беззащитности… – прошептала она…»
– Сиди читай, никому не отвечай. Я запру тебя. – Софья Лазаревна взяла со шкафа ключ.
…Разбудила Аню Софья Лазаревна. Возле нее стояла маленькая кособокая старушка, в белом халате.
– Хорош-а-а-я… – сказала старуха, продолжая разговор с Софьей Лазаревной.
– Анечка, Анфиса Григорьевна пойдет с тобой мыться. Ты ее слушайся – специалист. Ты уж проследи, Анфиса Григорьевна, чтобы девочка промыла голову. Набрала…
– Сползу-ут, – махнула рукой старушка. – Пошли, голуба. Племянница-то у тебя, Лазаревна, малинка. Только непохожая: беленькая, в конопушечках, а ты как грач носатый.
– Идите, идите, а то сейчас повалят!
– Слышь, Лазаревна, а этот семнадцатой, Лешка, опять убег вчера, – в дверях сообщила Анфиса Григорьевна. – До утра где-то обретался. Такой уж парень…
– Идите, идите!
– …Убег, – продолжала Анфиса Григорьевна. – И ведь с третьего этажа! Вот он… на помин легкий!..
Навстречу им, прихрамывая, шел парень, пижама болталась на нем, как на пугале: при ходьбе он чуть подергивал головой.
– Бабка! Ты ее мой и прямо ко мне в семнадцатую! – весело сказал он.
Тебе не девку, тебе ремня хорошего! Лечиться прислали, а ты бегаешь… Тебе, Лешка…,
– Э-э, девка-то у тебя контуженая, не пойдет, – разглядывая Аню и не обращая внимания на ругань, сказал Лешка.
– Сам ты контуженый! – фыркнула Аня.
– Нормальная! – констатировал Лешка и снова дернулся. – А чего ж головка? – Он повел носом… – Э-э- э, да она у тебя вшивая!..
Аня покраснела.
– Бабка! Мне сегодня Иван Владимирович мыться разрешил! Помоешь?
– Через час приходи. Понял? – Анфиса Григорьевна погрозила парню пальцем: – Пройти дай! Лешка отодвинулся.
– Бежит маленький вошонок, а за ним большая вошь, – донеслось сзади. Их на тройке не поймаешь. И дубинкой не убьешь!
Аня засмеялась. Но не обернулась.
Баня госпитального санпропускника была совсем ма-. ленькая: помывочная комната да закуток места на че-тыре.
– Ты пока не развязывай, пока тело три, головка пускай попреет… Да-да, так и мойся.
Пока старуха раздевалась, Аня набрала шайку горячей воды и вылила на себя. И снова подставила шайку под кран.
– Шайку-то ополосни, мало ли… – заворчала Анфиса Григорьевна, но Аня уже вылила на себя и вторую.
– Хо-рошо-о-о…
– Ну, хорошо, так и ладно… Трись пока, я тебе потом голову вымою… А то не промоешь как надо…
Аня намылилась раз, намылилась два и взялась мылиться третий раз, но тут Анфиса Григорьевна отняла у Нее разбухшую мочалку.
– Все, девка, чище не будешь. Дальше уж баловство одно. – Она сдернула с Аниной головы повязку. – Наги-най, ниже нагинай, чего не гнесся?
– Я гнусь, – просипела Аня, стараясь не хлебнуть шайки.
Наконец Анфиса Григорьевна отдала Ане обмылок.
– Ну вот. Теперь сама.
Второй раз мылилось лучше, и на голове получилась Целая шапка пены.
– Глеб, судьба ведет нас к разрыву! – блаженно бормотала Аня, барабаня пальцами в мыльной пене.
Анфиса Григорьевна ткнула ее. Аня повертела в ухе, чтобы хоть что-то услышать сквозь пену, и спросила:
– Чего?
– Заговариваешься… – строго сказала старуха. – Разрыв какой-то…
– Больше не буду! – прокричала ей Аня.
– У вас нет снисхождения к моей беззащитности, Глеб. – «Ой, опять, наверное, вслух», – подумала Аня. Сквозь лену ничего слышно не было, хотя Анфиса Григорьевна что-то кричала ей и дергала за руку. – Это я так… – успокоила Аня старуху. – Я не спятила.
Она намылила голову и третий раз и как можно более красивым голосом, с выражением пронесла:
– Нет, Глеб Вахмистров, я никогда не стану вашей! – Сунула намыленную голову в шайку с водой и трясла ею там, пока хватило дыхания.
Анфиса Григорьевна что-то кричала ей, дергала ее за руку, даже шлепнула по заду.
Наконец Аня высунулась шайки и села на лавку. Кровь стучала в висках, в ушах стоял шум, похожий на оживленный сбивчивый разг Аня не спеша закрутила волосы в узел. И открыла глаза.
Анфиса Григорьевна что-то выкрикивала и костлявой рукой с зажатой в ней мочалкой указывала на
