шерсти дотронуться боятся… А нос почему кривой? Боксом занималась?
– Углядел! – Вита потерла переносицу. – Это еще в детстве. Артем…
– Ростислав Михалыч! – донесся коридора старушечий голос. – Плиту оттерите, а то после вас вся в кофии. Присохнет за ночь.
– Иди, а я себя в порядок приведу, – сказала Вита.
– Ох, умереть – уснуть!
– Что так?
– Да нет, все прекрасно. Устала.
– Рост, – сказала Вита, когда они подошли к стоянке такси. – Сделай доброе дело, а? Устрой к себе Юрку на работу. Такой парень хороший, только балбес. Не доучился, в армию ушел…
– А кто он тебе?
Вита задумалась.
– Зять мой бывший… Тоже чего-то чертит. Три курса кончил до армии… Устрой…
– Скажи «трактор», тогда устрою.
– Тррактор! Тррактор! Скажи лучше, как сердце.
– Космонавт.
– Смотри, космонавт, умрешь когда-нибудь при подобных обстоятельствах. Такое случается.
– У меня теперь при подобных обстоятельствах всегда будет под рукой врач.
– Ишь ты! – Вита усмехнулась.
Подъехало такси.
Было это полгода назад.
2
Живот у Виты побаливал давно, года три. Знала только Ира: «Не дури, Вита, надо обследоваться. Не хочешь на третий этаж, лежи у меня в кабинете». Вита морщилась – пройдет.
Не прошло, болело. Но так по-страшному – первый раз.
Она позвонила Грише Соколову. Гриша, ее однокурсник, пошел по гастроэнтерологии. Днем работа, а по ночам сшивал кишки покойникам. Теперь, ясное дело, профессор, главврач клиники.
– Гринь, у меня чего-то живот болит нехорошо, – сказала Вита.
– Заходи, поглядим, – ответил Гриша.
Вита зашла…
Сейчас они сидели у Гриши в кабинете. Гриша разливал коньяк.
– Я, Гринь, чего-то не хочу, – поморщилась Вита, и рука ее невзначай погладила живот.
Гриша выпил сам и закусил лимоном, обмакнутым в соль.
– Австрияки научили, – сказал он. – Значит, Вита, дело вот как обстоит. Чего у тебя – толком сказать не могу. Но резать надо – хуже не будет.
– А шрам через все брюхо? – невесело улыбнулась Вита. – Кавалеры разбегутся, а их и так-то: раз-два, и обчелся…
– Я тебя аккуратненько. И палату подберу. Сколько можно, подержу одну.
Про операцию Вита своим решила не говорить. Она бы сказала, но Людмила засуетится, взбудоражит отца, сообщит Лиде на С А та все бросит, примчится… А зачем? Ни к чему это. Юрка знает, Рост знает – достаточно. Там видно будет. И объявила, что едет в Прибалтику.
Резал ее Гриша четыре часа. Через день после операции она уже лежала в нормальной палате. Ничего не болело, хотя живот был распорот от и до, – колола себя обезболивающим, которого по совету Гриши принесла вдоволь. Вита лежала и отдыхала. Никогда еще в жни у нее не было столько свободного времени. Лежишь… Думаешь… Вспоминаешь… Даже в отпусках, куда она ездила всегда одна, без Сени, и то были какие-то постоянные докуки: очереди, место на пляже, выяснения отношений с кавалерами…
Сибаритка. Лежи себе… Лови балду, как говорит Юрка. Вита повертела по привычке перстень, вспомнила мужа.
«Здравствуйте, Валя, – сказал ей Сеня, углядев у нее на пальце татуировку „В“. Это было на выставке трофейного вооружения, Сеня там после ранения заведовал артиллерией. – Пригласили бы в гости – ни одной знакомой в Москве». Слова вроде и нахальные, а сказал скромно. На следующий день он уже ел у них борщ… Правда, она проучила Сеню: не сказала, что зовут ее Вита. И он за столом, удивляя родителей и сестру, нежно называл ее «Валечкой».
Комната у них была проходная (сейчас таких коммуналок не отыщешь), и мимо стола время от времени деликатно прошмыгивали соседи. Последней прошла Роxа, замедленно, злостно шаркая, – хотела подробнее рассмотреть красивого «жениха» – капитана. Пришлось пригласить ее за стол. Вот тогда-то она и выдала знаменитое: «Таки мимо той станции не проедешь», подразумевая женитьбу.
Обручального кольца Сеня найти не сумел; уже за столом, на свадьбе поймал ее руку и насунул на палец старинный перстень с черным ъеденным каменным жуком. Да на указательный палец надел от волнения. До чего Сеня был красивый!
А ведь никто и по сей день не знает, что инфаркт у Сени случился на бегах.
Лида рыдала в маленькой комнате, а она сидела в ногах у Сени и смотрела, как меняется его лицо. Челюсть ему она подвязала своей косынкой, и казалось, что у Сени болят зубы…
Многие годы Вита ругала мужа, даже мать его Горького вызывала, а потом, когда поняла, что бега – болезнь, отступилась. Видит, что он ходит сам не свой, задавала один вопрос: «Сколько?» И работала в основном на это «сколько». А Сеня все мечтал, как выиграет много денег и все отдаст ей. Слава Богу, в больнице шли навстречу: и вторую ставку оформляли по чужой книжке, и дежурства, и консультации в психосоматике… Правда, в компенсацию за такую каторгу она менила взгляд на супружескую верность. А может, дело было и не во взгляде. Просто перестала любить Сеню. Или – уважать?.. Да она, пожалуй, и не любила его никогда по-настоящему…
…Как эта ненка, соседка по палате, на Полину похожа!.. Если Полина жива, она сейчас такая же – похожая на старого индейца… Если живая еще… То, что Полину удалось спасти тогда, чудо. Легкие были доверху залиты водой… Спасла Полину Вита тем самым методом, за который ее выгнали с работы в сорок девятом, чуть не лишив диплома. На свой страх и риск стала применять в клинике обезвоживание ртутным препаратом при безнадежных отеках легких. Не по инструкции. Нынешних мочегонных тогда еще не было. Больные стали оживать, она ходила счастливая. Пока один возвращенный ею с того света журналист не написал хвалебную статью. Вот тут и началось! Выяснилось, что препарат, содержащий ртуть, примененный врачом Вербицкой, при длительном употреблении оказывает отрицательное действие. С работы пришлось уволиться по собственному желанию. Да еще в этого дурня влюбилась – в журналиста, кончать надо было с этим.
Так они с Сеней оказались на Севере, на берегу Обской губы, в поселке Ныда.
Полина – это был ее первый выезд в стойбище. Ныда была закрыта погодой, добираться пришлось на оленях. Пурга мела, олени шли плохо. Жорка, Полинин сын, вce тыкал их хореем, пока не сломал его. Добрались только к вечеру. Коля Салиндер, отец Жорки, вышел чума: клетчатая рубаха, на ногах кисы – подвязаны к ремню, сбоку нож.
Поглядел на истрепанные хореем ляжки оленей. Потом достал – под шкуры на нартах карабин, воткнул его прикладом в снег. Она еще удивилась: не заржавеет ли… И дети могут… Уж потом поняла и не заржавеет, и дети не могут…
Полина задыхалась, могла только сидеть, булькала при каждом движении – запущенная водянка. Возле нее ползала девочка в грязном платьице и маленьких кисах. Вита, не раздумывая, поставила кипятить шприц. За ней поползла девочка, но на полдороге остановилась – она была перехвачена пояском, от пояска тянулась веревка, такой длины, чтобы девочка не дотянулась до печки. Выжила Полина. А ведь каждый день принимала то самое «вредительское» мочегонное. Да еще в каких дозах.
…В дверь постучали. Вошел Юрка в халате.
– Снег валит, – объявил он.
– А вот у ненцев к слову «снег» двадцать синонимов, – задумчиво сказала Вита.
– Куда такая пропасть? – спросил Юрка, убирая в тумбочку к Вита посмотрела в окно.
– Я в снегу один раз Новый год встречала. Там, под Ныдой. Мы тогда на Север уехали… А сперва думала отнимут диплом – пойду на водителя троллейбуса учиться.
