– Куда не в подъем схватил? – засуетилась Вера Ивановна. – Брось, говорю, отстань от нее, иди чайку попей. – И, притишив голос, добавила: – Трись на людях-то, трись… В церковь приехал, к батюшке. Никто и не заметит…
– А долго сегодня?
– Чего, служба-то? До-олго… – закивала Вера Ивановна с гордостью.
– Батюшка наш с небрежением не служит. По полному чину, по-монастырски. Не как другие: отмолотил и побег. Тут его сын приезжая, Борька. Дьякон он в Москве. Сослуживал отцу. Все недоволен был, долго, говорит, служите. В два раза быстрей можно, как в других храмах. У нас такого, слава Богу, нет. Служит батюшка прилежно… Все бы хорошо, да вот плохо: никак, Саша, я с ним не столкуюсь. И знаю, грех, а ничего поделать не могу…
– Чего такое? – насторожился Хромов.
– К тебе не относится, наши дела…
Вера Ивановна хотела перемолчать, как обычно, когда видела любопытничание, но лихоман в душу не лез, отшагнул к углю и снова взялся за кувалду.
– Я ведь хотела ктиторов уйти, когда прежнего батюшку, отца Валентина, церкви выгнали. Думала, буду как все: приходить да тихонько в уголку Богу молиться. А батюшка отец Валентин не благословил. Оставайся, мать, говорит, без тебя храм запустеет. Береги храм. Вот и берегу себе на печаль-Вера Ивановна поставила лопату у входа в котельную. За косогором на дальнем поле в нине елозили трактора, перепахивая неубранный горох. Справа возле леса дымилась скирда.
– Так и не прикрыли солому, сволочи, – сказала Вера Ивановна, – вся сопреет. И смотри, Саша, на службе вечером будь как все. Колокол зазвонит – сразу в церковь.
Димка-регент висел на столбе перед папертью, вцепившись в него когтями кошек.
– Ты когда прибыл-то, я не заметила! – крикнула ему вверх Вера Ивановна. – Чего у тебя?
– Кондер полетел или лампа барахлит. Жень, включи! Женя-сумасшедший включил рубильник, к которому был приставлен.
– Ты смотри аккуратней там, – сказала ему Вера Ивановна, проходя мимо. – А то спалишься в проводах, как Мишка Гвоздев!
– Какой такой? – заинтересовался Димка.
– Которого Толян в прошлый раз на пруде зарезал. Толян в тюрьму отдыхать, а Мишка после больницы электричество полез воровать на столб. Его там и прихватило. Милиция потом одни уголья в целлофан паковала…
– А не надо пятить у родного отечества, – рассудительно сказал Толян, появляясь невестно откуда. – У государства не воруй. Клиент созрел – его и щупай. Да, баба Шур?
Шура топталась возле паперти, ждала батюшку. В дареной старой шубе черной синтетики она мерно прохаживалась, заложив руки за спину. В шубе, в войлочных сапогах на «молнии». Степенная.
– Баба Шур! – крикнул ей в ухо Толян. – Хочешь, песню спою? Как по быстрой речке плыли две дощечки, ах, еж твою медь, плыли две дощечки! Ништяк?
Из уборной вышел Александр Хромов и молча направился в котельную. Женя-сумасшедший преградил ему путь, достал кармана поломанную фотографию.
– Это мама моя. Ничего, правда?
С фотографии на Хромова смотрела тупорылая, налитая похмельем пожилая женщина.
– Солидная, – кивнул Хромов и, чтобы замять смущение, потянул кармана папиросу.
– Не курят тут, – усмехнулся Толян. – Господь Бог ругается. Не следишь за порядком, баба
– А я ей говорю, – глядя на фотографию, продолжал Женя, – мама, зачем ты пьешь? Ты же верующий человек. Если ты выпьешь еще раз, я разобью нашу икону. Она выпила, я разбил икону. Вы знаете, ничего не случилось.
– Бывает, – невпопад пожал плечами Хромов.
– Жень, включи! – крикнул со столба Димка. – Не отвлекайся. Ко всенощной не успеем. А где Бабкин?
– За батюшкой поехал, – ответила староста и подпихнула Хромота в спину. – Иди угольку подкинь.
Толян проводил Хромова внимательным взглядом.
– Это откуда ж клиент приплыл? Нецерко-овный…
– Да… болезненный тут один… к батюшке… – расплывчато пояснила староста.
– Ох, ох, – залопотала Шура, – полночью пришел, одежу сушил… сахар ищет…
– Иди отсюда! – шуганула ее Вера Ивановна. – Здесь электричество!
– Болезненный, значит?.. К батюшке?.. Ясненько. – Толян задрал голову. – Дим! Кондер на корпус пробуй: искру бьет – значит, пашет! Контакт пошкурь: медь с люминием не дружит!
– Дай ключа! – проскрипел за спиной Веры Ивановны бесполый голос. Вера Ивановна обернулась. Татьяна – перекошенная от старости, на двух клюках – хмуро уставилась в лужу. Вера Ивановна молча рыпнулась в сторожку. Появление колченогой бабки подействовало даже на ртутную лампу – она наконец загорелась розовым светом. Димка-регент, стараясь особо не бренчать кошками, тихо спустился на землю и скрылся в сарае.
– Пойти уголек покидать с похмелюги? – Толян, зевая, двинулся в сторону котельной.
– Не ходи туда! – закричала Вера Ивановна, выходя сторожки. – Чего тебе там?
– Ключа, – осекла ее Татьяна.
– Чего орешь? – рявкнула на нее Вера Ивановна, хотя Татьяна не повышала голоса. – На тебе твои ключа! Орет, главное дело!
Толян, наблюдая за старухами, сапогом разгонял лужу на паперти. Татьяна уковыляла в батюшкин дом.
– Ну ты даешь, начальник! – усмехнулся Толян. – Чего ты на нее полкана. спустила? Ей жить-то два понедельника осталось.
– Уходи, Толян, Христом Богом прошу, – прижав руки к груди, попросила Вера Ивановна. – Что ты здесь груши околачиваешь?
– Балды налей – отвалю.
Толян удивился: ляпнул про балду просто так* а подействовало, Вера Ивановна безропотно скрылась в сторожке.
За оградой что-то загромыхало, Толян обернулся: в калитке Лешка Ветровский, замдиректора исторического НИИ, не мог справиться с худосочной деревянной стремянкой. Стремянка, раскинув ноги, заклинилась в прутьях. Лешка, тяжело дыша, драл стремянку на себя, Толян помог ему, заодно принюхался.
– Ну сквозит от тебя!.. Ты ж вроде не керосинишь?
– Аспирант с Загорска приехал, – отдуваясь, прнался Лешка, – отец Иосиф, иеромонах. Засиделись.
– Ты где? – негромко позвала Вера Ивановна, стыдливо держа руки под фартуком. – Вылью!..
– Я тебе вылью! – Толян скакнул к ней и со стаканом в руке выпятился задом к скамье возле могилки. Он снял кепку, пригладил патлы и, поднеся стакан ко рту, обернулся к Лешке. – Оставить?.. Зря. Религия не возбраняет. Отец Михаил очень даже уважал. – И Толян заглотил балду.
– Стакан отдай, – сказала Вера Ивановна Толяну. – Выпил – уходи теперь. Толян послушно направился к воротам.
– Чего это ты приволок? – стряхивая над могилкой стакан, кивнула Вера Ивановна на Лешкину поклажу.
– Разножка для катавасии. Как у старообрядцев.
– Сколько отдал?
– Тридцатку.
– Дорого, – осудила староста. – Передач, – повторила она для закрепления, хотя разножка была сделана опрятно, не на хозяина.
Показался мотоцикл. За спиной Бабкина возвышался батюшка, а в люльке сидела матушка.
Шура кинулась наперерез. Бабкин еле вырулил.
– Проздравляю с приездом!
Матушка, плохо скрывая брезгливость, поцеловалась с нищенкой. Из объятий Шуры матушка
