силуэты каравана, отмеченные на дороге острыми чёрными тенями. — Надеюсь, это правда…
— Почему?
Рыцарь пожал плечами.
— Его в любом случае будут пытать — для этого вполне достаточно того, что он сурайонец. Чем больше он будет отрицать это, тем меньше ему будут верить. Осмелюсь предположить, что в конце его казнят, — так разве лучше страдать и умереть по навету? В чём смысл такого мученичества?
Это звучало разумно, учитывая хладнокровие рыцаря, однако Джулианна вновь усомнилась в его словах, и не без причины. Она наконец поняла, где уже видела Антона д'Эскриве: это случилось в первый вечер, проведённый ею в замке. Именно этот человек так жадно слушал слова маршала Фалька, что даже обнажил голову в присутствии Господа, словно молча клянясь или давая какие-то обязательства. Джулианне подумалось, что он действительно надеется найти в бочке сурайонца.
Мерисса затанцевала, заставив Джулианну вернуться мыслями к действительности.
Элизанда сделала знак, который можно было истолковать как «если хочешь, слезай, я доведу её до верха». Искушение было велико; однако гордость всегда должна перебороть страх — это был один из первых уроков, полученных от отца. А уж в такой блестящей компании сознаваться в трусости Джулианне ну никак не хотелось.
— Не мог бы ваш… оруженосец взять Элизанду к себе на седло? — спросила она у д'Эскриве.
— Если женское тело его не испугает. — Похоже, к рыцарю быстро возвращалось ехидство. — И если при этом он не уронит пики. Маррон?
— Да, сьер, я справлюсь.
— Ну так вперёд.
Д'Эскриве сделал Блезу знак ехать вперёд и последовал за сержантом, не оглядываясь. Джулианна не была столь безразлична и нелюбопытна; она увидела, как Элизанда немного неловко вскарабкалась на боевого коня, как вспыхнул Маррон, пока двое худощавых всадников пытались поместиться в одном седле, как Элизанда поспешно схватила пики, не дав им упасть на землю. Однако рыцарь успел отъехать довольно далеко, а Джулианне хотелось ехать с ним рядом, поэтому она послала Мериссу рысью.
Дорога становилась все круче. Д'Эскриве галантно пропустил Джулианну ближе к стене, а сам поехал рядом с краем. Девушка именно на это и рассчитывала. Сюзерены Чужеземья славились своей вежливостью и умели вколотить её в своих детей.
А у этого дворянина, кроме вежливости, был ещё и злой язык.
— Вашей лошади не нравится пропасть, мадемуазель?
Должно быть, он заметил облегчение на лице Джулианны (морда Мериссы была тут совсем ни при чём), когда девушка оказалась отделена от пропасти его скакуном.
— Да, — ответила Джулианна, и это была правда, с этого и началось сегодняшнее унижение. — Думаю, ваш конь добавит ей уверенности. Да и со всадницей на спине она будет спокойнее…
Похоже, Джулианна оказалась права; Мерисса достаточно спокойно поднималась по крутой извилистой горной дороге, то и дело поворачивавшей за уступ.
Зато именно Джулианна дрожала и обливалась холодным потом при виде очередного поворота, нависшего над бездонной пропастью, поворота, где было не за что ухватиться и оставалось только падение, от которого её отделял шаг, вздох, минута…
В конце концов её страх передался лошади; Мерисса захрапела и внезапно пошла боком, испугавшись скального выступа.
— Мадемуазель Джулианна! — Голос д'Эскриве был мягок и серьёзен, без тени насмешки над нею или над кем бы то ни было. — Не будет ли Мерисса вести себя спокойнее, если я, с вашего позволения, поведу её в поводу? Вы будете у неё на спине и сможете её успокоить.
Настоящий дипломат, успела подумать Джулианна, прежде чем рыцарь добавил:
— А если вы закроете глаза, она даже не заметит.
И Блез тоже не заметит — он уехал далеко вперёд и скрылся за поворотом; и Элизанда — она вместе с забавным оруженосцем ещё не выехала из-за предыдущего поворота…
Итак, во второй раз за один день Джулианна согласилась на то, чтобы её лошадь вели под уздцы, и во второй раз поехала с закрытыми глазами.
Д'Эскриве вовремя предупредил её, что ворота уже совсем рядом. Джулианна взяла поводья и спокойно проехала сквозь ворота к конюшням. Там она отдала Мериссу на попечение мальчика-раба и вместе с д'Эскриве и Блезом дождалась появления отставших. Кстати, она отметила про себя, что Маррон все ещё красен как варёный рак.
Когда Маррон и Элизанда спешились, оруженосец посмотрел на д'Эскриве, словно спрашивая разрешения уйти. Рыцарь жестом остановил его.
— Маррон, не мог бы ты прийти после ужина, если я попрошу?
— Да, сьер.
В его голосе Джулианне послышалась почти мольба, словно юноше самому очень хотелось прийти.
— Хорошо, так и сделаем. Мадемуазель Джулианна, не позволите ли вы мне навестить вас этим вечером в ваших покоях? Я думаю, что для соблюдения правил приличия нам хватит присутствия вашей компаньонки и моего благочестивого оруженосца.
— Благодарю вас, сьер Антон, я буду очень рада. Вечера были скучнее всего, потому что время между закатом солнца и сном было очень трудно убить.
— Прекрасно. Тогда после ужина Маррон проведёт меня к вам. Что ж, до вечера, мадемуазель Джулианна, мадемуазель Элизанда…
Взмах рукой — и рыцарь исчез. За ним, слегка смущаясь, последовал Маррон, неуверенно поглядевший назад и неуклюже попрощавшийся.
Элизанда хихикнула, но Джулианна не сказала ни слова и оставалась задумчивой весь путь до покоев.
Зачем пленника посадили в бочку?
Этот вопрос занимал их больше всего весь тот час, что оставался до вечерней молитвы, и ещё час, пока они вместе ели в комнате. В самой мысли посадить человека в бочку было что-то смешное и зловещее одновременно. Они посмеялись, но несколько искусственно; Джулианне не нужно было предсказание д'Эскриве о смерти и муках, чтобы не слишком веселиться.
— Мальчишки в Марассоне, — медленно сказала она, — играют в такую игру: подбирают на улице собаку и сажают в бочку. Потом они катят бочку по всему городу, а когда устанут, сбрасывают в реку и спорят, сколько она проплывёт по водопадам. Эта игра называется «Посрамление брата императора».
— Правда?
— Братья всегда были помехой. Трон императора — небезопасное место, если у тебя есть брат. Когда нынешний император вступил на трон, у него было три брата, а теперь только один.
— А остальные где — хранятся в стоящих в подвале бочках?
— Одного отравили, а другой погиб на войне, хотя скорее всего не от рук врагов. Но детская игра гораздо старше. Говорят, что когда страной правил какой-то прапрапрадядя нашего императора, он имел обыкновение сажать членов своей семьи в бочки и катать по городу, чтобы были покорнее. А ещё говорят, что любимым способом казни у него было посадить человека в бочку и пустить по речным водопадам. А иногда за этим человеком плыла вся его семья. Не знаю, правда ли это. Я никогда не говорила с теми, кто мог бы помнить те времена.
— А дети помнят, — заметила Элизанда, — в играх. Уж поверь. Но здесь нет реки, по крайней мере с водой. Как ты думаешь, может быть, пленника скатят со стены?
— Нет, я говорю глупости. Скорее всего его должны были извлечь из бочки сразу же по прибытии. Но зачем было сажать его туда? Почему нельзя было заковать его в цепи и заставить идти вслед за лошадью?
— Наверное, потому, что бочка — вроде темницы. Там узник в безопасности, надёжно заперт и не может сбежать. К тому же там темно и тесно. Прошу прощения, но там до сих пор должно страшно вонять. Это наказание, Джулианна, самое большее, на какое осмелился барон. Он привёз пленника ради королевского правосудия — это так, но по дороге решил и сам наказать его. Просто потому, что у него была такая возможность.
