поменьше говорил об этом — и ради себя, и ради своего господина.
Маррон опустил глаза, потрепал спящую у него на колене обезьяну и, внезапно решившись, поднял голову.
— Сьер, не могли бы вы рассказать мне правду о сьере Антоне и его брате?,
— Маррон, любой, кто знает Чужеземье, может рассказать тебе эту историю — она известна всем. А о правде пусть судит Господь. Ты что, действительно ничего об этом не слышал?
— Я здесь совсем недавно, мессир, и знаю только то, что говорит мне мой господин, а он рассказывать о себе не любит.
— А кто любит? Страна тут суровая.
— Пожалуйста, мессир…
— Что ж, ладно, тебе следует знать хотя бы факты, а их рассказать недолго. Антон и Шароль были очень близки и любили друг друга гораздо крепче, чем иные братья, между которыми стоит наследство. Но в один прекрасный день они пропали; их отец послал на поиски людей, и те нашли тело Шароля, убитого одним ударом. Меч мальчика пропал. И его брат тоже. Герцог Рейм объявил о розысках Антона, чтобы заставить его ответить за преступление, однако, когда того нашли, он уже вступил в Орден искупителей. Он признал на себе вину за смерть брата, но его жизнь уже принадлежала Ордену, и отобрать её было нельзя. По слухам, Шароль застал Антона с мальчиком, и Антон убил брата, чтобы скрыть этот позор. Это всего лишь слухи, но я никогда не слышал, чтобы сьер Антон отрицал их. Вот почему твои товарищи так недружелюбно относятся к тебе; оруженосец сьера Антона вполне может оказаться ещё и мальчиком сьера Антона.
Казалось, что в воздухе повисла просьба: «Скажи мне правду». Впрочем, Маррон решил, что столько он не должен даже торговцу, и не стал отрицать услышанного. Что бы там ни происходило между ним и его господином, это касалось только их и уж никак не досужих сплетников.
Итак, он промолчал, и Олмет спросил:
— Где сегодня твой господин? Если бы я знал, что еду с Антоном д'Эскриве, я бы хоть глянул на него.
— Он отправился в лагерь элессинов, — коротко ответил Маррон.
— Да ну? Храбрый он человек — там у него вряд ли найдутся друзья. Да и вообще, все его друзья остались у него на родине. Имя д'Эскриве в наше время слишком запятнано. Дворяне могут простить многое, но не это. Хотел бы я посмотреть, как он это переносит.
— Сейчас вы увидите, мессир, что он переносит это отлично. — Маррон стряхнул с колен заверещавшую обезьянку и встал на ноги, сжимая в руке кинжал, сжимая так крепко, словно желая доломать рукоять. Клинок заблестел в темноте, отражая языки костра.
— Ох, прости меня, парень. Ты же поклялся служить ему. Я не подумал, когда говорил.
— Но вы сказали то, что думали.
— Да, но давай не будем затевать ссору, парень. Я уже попросил прощения. К тому же ты вдвое меньше меня, — торговец тоже встал, чтобы это стала видно, и подхватил обезьянку, посадив её себе на плечо, — да ещё ранен. Я не стану драться с одноруким ребёнком. И твоему хозяину это не понравится.
Это была правда. Шум со стороны фургонов усиливался — поев, оруженосцы возвращались, чтобы снова повеселиться. Маррон глубоко вздохнул, перехватал кинжал и сунул его за пояс.
— Так-то лучше. Сильно ты ранен? Среди нас есть люди, которые понимают в лечении.
— Благодарю вас, мессир, меня уже лечили.
И лечили, и снова ранили; рука опять разболелась.
— Ну ладно. Не надо сердиться на меня за мои неосторожные мысли, парень. Я вообще неосторожен. Я видел почти всё, что бывает в этих землях, почти все здешние народы. Я путешествую из любопытства. И честно признаюсь, что хотел бы увидеть твоего сьера Антона. Разве это плохо?
Маррон поколебался и неуверенно пожал здоровым плечом.
— Нет, наверное.
— Вот и ладно. По крайней мере мы пришли хоть к какому-то соглашению. Где ты получил рану?
Маррон снова заколебался, но потом выдавил из себя улыбку и признался:
— Меня ранил сьер Антон в учебном бою.
— Что, серьёзно? Ну, я мог бы и сам догадаться.
— Как, сьер?
— Да ты точь-в-точь похож на мальчика, которого ранил его господин. Ты даже стараешься скрыть боль. Ну, ладно. У тебя, кажется, ещё остались деньги в кошельке. — Торговец поднял мешочек с травы и бросил его Маррону. — Не хочешь ещё немного потратиться? У меня есть кое-какой товар, как раз для молодого человека.
— Нет, лучше в другой раз. — Маррон вспомнил, что этой ночью все самое интересное будет происходить не у фургонов торговцев. — Я лучше прогуляюсь.
— Ну, как хочешь. Только не вздумай разыскивать своего господина в элессинском лагере — для этого у тебя слишком горячая голова.
Торговец отвернулся и пошёл прочь, баюкая обезьянку. Маррон запоздало кивнул в благодарность за совет и почувствовал мгновенный укол боли от потери обезьянки и мимолётной дружбы с ней, дружбы, подкреплённой виноградом и привязанностью. Впрочем, грусть на мордочке зверушки была всего лишь гримасой, и, напомнив себе об этом, Маррон стал оглядываться в поисках ближайшего прохода между фургонами.
Лагерь рыцарей был пуст, если не считать нескольких слуг, собравшихся у костров, где готовили еду. Маррон подумал, что сьер Антон встретит в лагере элессинов большинство своих собратьев, а если там найдутся старые друзья, у него будет с кем поговорить. Юноша задержался только для того, чтобы проверить, не трогал ли кто-нибудь вещи его господина — и его собственные вещи, точнее, вещь, меч «Дард». Легко коснувшись пальцами рукояти — теперь у тебя есть братец, — Маррон отправился к коновязям, чтобы проверить, хороший ли уход получили его мул и конь рыцаря.
Облегчённо вздохнув, когда все его обязанности были выполнены, юноша поспешил к кострам монахов, но, не доходя до них, заметил, что костерок Раделя погас, а сидевшие возле него две фигуры исчезли.
Собственно, это было всё, что ему хотелось знать, однако душа Маррона жаждала уверенности. К тому же он знал, каким путём пойдут беглецы, а занять голову было нечем. Так почему бы ему не прогуляться до деревни — ну, подумаешь, молодой оруженосец, отпущенный господином, шатается по округе, убивая время…
Звезды светили ярко, и Маррон старался идти помедленнее, чтобы никто не заподозрил, будто он что-то ищет. Он вновь миновал коновязи, шатры рыцарского лагеря, фургоны торговцев, откуда, доносился хохот, и, не дойдя до деревни, наткнулся на глубокий сухой овраг.
Звезды в Святой Земле светили куда ярче, чем у него на родине, они даже казались больше — впрочем, как и луна. Несмотря на то что овраг был глубиной в рост высокого человека, Маррон ясно видел покрытое трещинами дно сухого русла и высохший на солнце ил, чуть прикрытый слоем пыли. Берега оврага были очень круты и заросли терновником и пустынной колючкой, отбрасывавшими причудливые тени. Чтобы разглядеть, нет ли кого-нибудь в овраге, надо было стоять на самом краю.
Маррон не увидел ни малейшего движения, однако неподалёку от того места, где он стоял, овраг круто изгибался, следуя ландшафту. Это тоже затрудняло просмотр — виден был лишь небольшой участок сухого русла. Правда, и идущий по руслу человек не мог бы заметить наблюдателя на берегу до тех пор, пока не выскочил бы из-за поворота прямо на него…
В конце концов, Раделю нужен был человек, который шёл бы впереди и предупреждал об опасности, подумал Маррон. Он быстро зашагал к деревне, отыскав тропинку, которая бежала вдоль оврага и подходила к нему достаточно часто, чтобы Маррон мог высматривать, не показались ли в овраге беглецы. Они не успели бы уйти далеко: Редмонд наверняка с трудом ковылял, превозмогая боль в израненных ногах, боль, которую не могла заглушить даже магия Раделя. Ведь рука Маррона тоже начала болеть снова.
Юноша оглядел тропу — там не было ни души. Он подошёл ближе и заглянул в овраг, но там тоже никого не было.
Он напрягал не только зрение, но и слух, однако в деревне было тихо. Веселье в лагере торговцев осталось далеко позади, а впереди… действительно ли он услышал тихие мужские голоса или это только
