Синчи, по привычке гонца, тотчас же повторил вслед за ним:
— Мы ничего не видели, великий господин. Однако, когда они отправились разыскивать удобное место для ночлега, Синчи украдкой, боязливо покосился в сторону почти уже неразличимого ущелья.
Глава пятая
— Здесь окончится охота, — решил ловчий Кахид на следующий день.
С вершины скалы, откуда прыгнул ягуар, открывался великолепный вид на окрестности.
— Это место создано для самого сына Солнца. Зверей погонят вон оттуда…
Широким жестом он указал на плоскогорья, на синеющие вдали горные вершины. Отсюда нельзя было различить селения и поля, но ловчий, перебирая узлы на своем кипу, принял решение.
— В этой долине много жителей. Она может дать для облавы сто двадцать человек. Там дальше — всего четыре селения. Но вон за теми вершинами — еще семь. Оттуда придет шестьсот человек. Уануко поставит тысячу. Больше всего зверя можно будет согнать с западных склонов гор. Кто обитает на той стороне горного кряжа?
Синчи не колеблясь ответил:
— Там округ Силустани. Управляет им Каркиляка, человек уже старый. Мужчин много, и все они опытные охотники.
Ловчий кивнул головой, все еще перебирая в пальцах узелки непонятного для Синчи письма.
— Да, Силустани — сильная крепость. Однако туда нам придется добираться с севера — от Кахамарки, через перевалы. Есть ли туда какая-нибудь дорога в горах?
Синчи решительно возразил:
— Там нет дороги. Есть только через долину со стороны Юнии.
— Это Далеко. Придется сделать крюк. Нельзя ли добраться до Силустани более коротким путем?
— Есть тропы через горы, великий господин. Только они труднопроходимы. Горы слишком высокие. Там сейчас снег. Часто поднимаются снежные вихри, метели. Идти будет очень тяжело. Даже вигони спускаются сейчас с горных вершин.
Инка кивнул.
— Это мне известно. Посмотрим. Начнем все же с запада.
Неделю спустя Синчи убедился, что подготовка к большой охоте — дело нелегкое. Кахид сам обследовал выбранный район, а своих людей разослал с приказами в разные стороны, требуя при этом проворства и исполнительности. Синчи, как хорошего бегуна и к тому же местного жителя, посылали с поручениями чаще других.
За это время он исхудал, щеки ввалились, по ночам юноша часто не мог заснуть от усталости, однако в этой изнурительной работе Синчи находил какое-то странное удовлетворение. Впервые он видел ощутимые результаты своего труда. До сих пор он был лишь промежуточным звеном, передавая по цепи полученные распоряжения, и никогда не знал о результатах. Теперь он приходил прямо к куракам и жрецам, к начальникам сторожевых постов и произносил магические слова: «Именем сына Солнца сапа-инки Уаскара», — и сановитые мужи, которым смиренно подчинялись целые роды и провинции, неизменно отвечали ему:
— Все будет сделано, как повелевает Кахид, ловчий сына Солнца.
Синчи видел, как после доставленных им приказов прекращались работы на дорогах, в каменоломнях, на строительствах, как толпы рабочих, построенные в колонны, шли в указанном направлении. Он видел земледельцев, бросавших неотложные дела, видел жрецов, которые, получив распоряжение, сразу же замыкали врата храмов.
Только один раз получилось иначе. В селении, что находилось на расстоянии одного дня пути от Уануко, старейшина стал оправдываться перед Синчи, не скрывая своего страха и раболепствуя, словно перед важным сановником:
— Передай своему господину, что Юраку я не могу послать на охоту. Он вырезает узоры на камне, для стены над дверьми нового храма. Сам жрец и сам камайок — правитель уну сказали, что его работа угодна богу Солнца и что это уака. Постарайся объяснить господину как следует! Великий инка Кахид приказал: «Обязаны явиться все». Это правильно, потому что и сушеное мясо будут есть все. Но Юрака пусть остается. Ему доверено святое дело!
Синчи с любопытством разглядывал мастерскую ваятеля — большую, светлую, загроможденную каменными рельефами, статуями, отдельными фрагментами каменных фигур, валунами. Посредине лежала черная, шагов в пять длиной гранитная глыба, отполированная с одной стороны до полного блеска. На блестящей поверхности Юрака вырезал необычайно сложный мотив фриза. Посредине уже была выполнена центральная фигура барельефа: пасть ягуара в грозном оскале.
— Это… это капак-тити? — с испугом спросил Синчи, вспомнив недавнюю схватку двух хищников.
Скульптор, человек в расцвете лет, в котором, несмотря на его приземистую фигуру, чувствовалась огромная сила, только пробурчал в ответ что-то невразумительное. На пришельца и сопровождавшего его камайока он не обратил никакого внимания.
Камайок поднял долото, каким пользовался ваятель, и показал его Синчи. Острие бледно-желтого цвета при ударе по нему ногтем отзывалось высоким, чистым звоном, а врезаясь в твердый гранит, даже не зазубривалось.
— И об этом сообщи своему господину. Оно крепче, гораздо крепче боевых топоров. Тайное и трудное дело — изготовить такой сплав. Лишь немногие ваятели знают его секрет. Специальные мудрецы — амауты — обучают их этому сложному искусству.
Кахид, к огорчению Синчи, не придал его рассказу особого значения. Ваятель? Да, им даны привилегии. Это дар божий — такое умение. Пусть остается дома. А удивительный твердый металл, из которого изготовлены его инструменты? Известная вещь. Иначе чем же обработать каменные глыбы, из которых строятся храмы и дворцы? Рецепт сплава не составляет секрета.
И ловчий заговорил о другом.
— Из Силустани давно нет вестей. Я послал туда гонца через Юнию — никакого ответа. Вероятно, там оборвался мост над пропастью, и гонец с приказом погиб.
Синчи кивнул. Он знал этот мост. Узкая перекладина, подвешенная на двух канатах над пропастью, страшная даже для жителя гор. Он пробегал там, и у него тоже кружилась голова. Даже ламы переходили по мосту с явной опаской, хотя они легко удерживаются на самых крутых горных карнизах.
Знал он и какая неразбериха наступает в случае гибели гонца с устным посланием. Тогда разыскивают часки, который помнит текст наказа, и тут же посылают это распоряжение вторично. Но никогда не известно, как лучше поступить: признаться ли, что ты помнишь, или утверждать, что ты уже все забыл. В обоих случаях твой начальник может быть недоволен. Ведь гонец обязан тотчас забыть депешу, едва передаст ее следующему. Однажды Пучик признался, что помнит приказ, переданный много дней назад, и тукуйрикок отправил его на рудники. Отправил навсегда. Такого бегуна, как Пучик!
Ловчий явно нервничал, что случилось впервые с тех пор, как Синчи увидел его.
— Я должен сам отправиться в Силустани. Кратчайшим путем. Ты поведешь меня через горы.
Синчи смутился.
— Я поведу тебя, великий господин. Но это опасный и трудный путь.
Он взглянул на далекие затуманенные вершины. То, что отсюда казалось лишь мглой, окутывающей долины и перевалы, на самом деле было холодными, тяжелыми облаками. Сейчас там ревут бури, снега заметают дороги, а мороз сгоняет в долины даже гуанако и вигоней. В такое ненастье никто еще не отваживался отправиться в горы. Однако повеление инки — закон. Если он приказывает, значит, необходимо идти.
Они двинулись в путь на рассвете следующего дня. Уже с того момента, как они начали готовиться к путешествию, Синчи понял, что ловчий хорошо знает горы и понимает, что ждет их там. Толстые сандалии, теплый плащ, туго набитая солдатская сумка красноречиво свидетельствовали об этом. Инка оставил тяжелое оружие, прихватив только легкий дротик, который мог одновременно служить посохом.
На голове у него был воинский шлем, из-под опущенных наушников которого не видно было даже больших золотых серег — знака высокого звания.
Около полудня, когда они остановились передохнуть высоко в горах, там, где уже кончились заросли карликовых кипарисов-толы, ловчий впервые нарушил молчание:
