Нам не открывали камеры, пока врач не закончил осматривать Коллигана и не констатировал смерть, пока не были сделаны фотографии и собраны фактические доказательства, а тело не вынесли из камеры.
В начале моего заключения в Белмарше меня волновало, что будут думать о моем правонарушении другие заключенные. Бывшие сотрудники министерства внутренних дел, особенно полиции, обычно подвергаются жестокому обращению со стороны других заключенных и могут просить раздельного содержания в соответствии с тюремными правилами, пункт 43. Однако, многие заключенные, пользующиеся пунктом 43, – это совершившие изнасилования, так называемые 'коты', которых презирал Крэг. Но мои опасения, что меня сочтут за 'шпика', то есть доносчика, оказались напрасными. В тюремной иерархии от вооруженных банковских грабителей и до тех, кто был осужден за ограбления на улицах, мое правонарушение считалось 'уважаемым'. Однажды, в пятницу вечером, мне привелось увидеть, как расправляются с насильниками, так как такие преступления тут считали неприемлемыми. Показывали 'Поп- звезд', и весь отсек собрался у телевизора. Заключенные аплодировали Мокаленни, который один неловко отплясывал брейк под музыку Селин Дион. Молодой чернявый парень, недавно прибывший из 'Бейрута', сидел тихо и пил какао. Крэг наполнил свою кружку кипятком, устроился позади него и опрокинул кипяток ему на голову. Парень повалился на пол, закричал, схватился за голову. Крэг отпрянул назад с поднятыми руками, громко повторяя:
– Прости, браток, случайно, честно.
Другие заключенные бросились к ним, так как жертва поднялась на ноги и, держась за голову, бросилась в ярости на обидчика. Кто-то нажал на кнопку 'Тревога' прежде, чем драка началась, что вызвало немедленное вторжение охранников, которые затолкали нас по камерам. Крэг все еще продолжал кричать о своей невиновности, без убеждающей искренности в голосе, а для того, чтобы все знали, какую версию случившегося они, как свидетели, должны будут рассказать охранникам.
Лежа лицом вниз на кровати, я спросил Добсона через щель, в чем дело.
– Он поганый 'кот', – шепнул тот. – Нам только что передали из другого корпуса: он изнасиловал девушку. Они должны были бы знать и не помещать его с нами в одном отсеке. Я бы отделал его сам, но Крэг опередил меня. Мы его больше не увидим.
Другой заключенный, Мишель, прошел 'усиленный негативный допрос', произведенный Крэгом несколько дней спустя после того, как он появился в очереди за обедом в новом тюремном спортивном костюме, беспокойно теребя часы.
– Тебя за что сюда, братан? – спросил Крэг враждебно. Мишель, пожилой образованный мужчина, поколебался минуту с непривычки, что к нему обратился лысый в шрамах субъект.
– Небольшое мошенничество, – ответил он нервно, поправляя очки.
– Неужели? Небольшое мошенничество? – передразнил его Крэг. – И что получил? – продолжал допрос Крэг все еще с подозрением.
– Восемнадцать месяцев, – ответил Мишель осторожно. Крэг нахмурился.
– Только восемнадцать месяцев! Ну и ну, повезло! – заметил Крэг. – Так сколько же ты отхватил? – спросил он.
– Судья сказал, что шестьсот тысяч фунтов примерно за десять лет, – нервно ответил Мишель.
– Что? Ты стянул шестьсот фунтов, а получил всего восемнадцать месяцев?
Мишель уставился в пол, теребя часы.
– А я стянул всего пять, а получил пятнадцать лет! – воскликнул Крэг с возмущением.
– Но ты же застрелил управляющего банком, – напомнил ему Луковка. Но Крэг не обратил на его слова никакого внимания.
– Шестьсот тысяч и 18 месяцев, – повторил он задумчиво. – Будь я проклят! Вот что я буду делать, когда выйду отсюда. Я займусь мошенничеством. Вот мой ответ. – Он толкнул при этом Луковку, довольный своей новой идеей. – Да, вот что я буду делать, – повторил он с оптимизмом, радуясь своей счастливой мысли. Но вдруг по его лицу в шрамах пробежала тень, как от облака. – Ах, если бы я только знал эту дерьмовую грамоту! Большинство других зэков в нашем и соседнем отсеках, которые выходили на прогулку в то же время, что и мы, знали обо мне из сообщений в средствах массовой информации. Нередки были случаи, когда незнакомцы подходили ко мне, чтобы выразить свое возмущение, что меня отправили в тюрьму за написание книги. Они также хотели, чтобы я поделился с ними моими воображаемыми знаниями, которые могли бы им пригодиться в будущем, ошибочно думая, что, возможно, специалист и по оружию, по работе каждого непонятного отдела полиции или таможни и что имею серьезную подготовку по уголовному праву. Во время часовой прогулки ко мне часто обращались с такими вопросами, когда можно было переговорить, не будучи подслушанными охранниками: 'Что лучше – 'Узи' или 'Хэклер энд Кох'?', 'Могут ли быть перехвачены сообщения мобильных телефонов?', 'Как вы обнаруживаете, что вас преследует полиция?' Вопросы сломали лед, дав мне возможность спрашивать моих сотоварищей об их собственных преступлениях, и постепенно прогулки превратились в неформальные симпозиумы по криминальному бизнесу. Они учили меня, как угонять машины, где покупать фальшивые паспорта, как выбраться из Великобритании без документов и в каких странах лучше избежать нового ареста и экстрадиции.
Другой популярной темой для разговоров было обсуждение относительных преимуществ одной тюрьмы перед другой. По общему согласию, Белмарш считался самой плохой тюрьмой, а отсутствие свобод надоело даже заядлым преступникам. Простолюдин Ронни, побывавший во многих тюрьмах за рубежом, умел бегло говорить на сленге на разных языках и считался знатоком тюрем. Его последним местом заключения была тюрьма в Монако. Однажды мы стояли в очереди за обедом с Добсоном и Луковкой, и он рассказал нам, как попал сюда. Он разжился кое-какими деньгами благодаря 'небольшому мероприятию' и решил доставить удовольствие матери, и свозить ее на выходные дни в Монте-Карло.
– Я вышел из чертова казино 'Ройяль', – продолжал он, – весь разодетый в вечерний костюм, и увидел припаркованную рядом ярко-желтую 'дьяболо'. Я подумал: 'Я ее возьму'. Я подошел к слуге и велел принести мне срочно ключи от машины. Он ушел и пригнал 'ламбарджини'. Со мной была мать, и она все повторяла: 'Не надо, Ронни, не делай, не делай этого', – но я оттолкнул ее и велел молчать. Мы были уже на полпути к Коста-Браво, когда легавые догнали нас!
Тюрьма в Монако, по словам Ронни, была похожа на сортир. Тюрьмы в Голландии тоже такие же.
– Они пытались направить меня на курс по устранению наркозависимости, но из этого ничего не вышло. Швейцарские тюрьмы были как дерьмовый 'Хилтон', а испанские, немецкие и французские – такие же как английские.
Даже опытные Добсон и Крэг удивлялись его познаниям.
– Тогда в какой же стране самые лучшие тюрьмы? – спросил Добсон, который рассматривал заключение за рубежом равным оправданию. Ронни нахмурился, затем сказал:
– Но между ними нет разницы. Лучше всего попасть в тюрьму в Исландии. Мне там платили сто фунтов в неделю за уборку двора, но его не надо было чистить, если он был покрыт снегом, а там так круглый год. Я вышел из нее дьявольски богатым.
В один холодный день я быстро ходил по прогулочному двору, стараясь согреться на обжигающем ветру. Мокаленни разделся до пояса и энергично танцевал в центре, напевая молитву. Вдруг я почувствовал, как чья-то толстая лапа схватила меня сзади за плечо. Я обернулся, сбрасывая руку нападавшего в предчувствии беды. Но, увидев дружелюбное ухмыляющееся лицо пожилого зэка из отсека No 2, вздохнул с облегчением.
– Так это ты шпион? – спросил он. Прежде, чем я успел ответить, он назвал себя. – Я – Хендерсон, Пэт Хендереон, – усмехнулся он. – Я хотел бы поговорить с тобой, – продолжал он. – Знаешь ли ты человека по имени Джордж Блейк?
– Я слышал о нем, – ответил я, – если мы говорим об одном и том же Джордже Блейке.
Джордж Блейк, советский агент, был последним офицером МИ-6, отправленным в тюрьму за нарушение Закона об охране государственной тайны. После шести лет тюрьмы ему удалось бежать и скрыться в Москве.
– Да, именно он, – засмеялся Хендерсон. – Я сидел с ним в тюрьме в Вормвуд-Скрабс, несколько лет назад. Шутник. Однажды ночью он перелез через стену.
Я посмеялся над иронией судьбы, которая привела меня в тюрьму с тем, кто знал Блейка.
– Что с ним сейчас? – спросил Хендерсон.
