Неожиданно я заметил какое-то движение в зеркале. Что-то белое мелькнуло в дверях ванной комнаты за моей спиной. Я развернулся и немного слишком громко спросил:
— Кто там?
Потом на неспособных согнуться ногах я вышел на лестничную площадку и окинул взглядом темные резные ступени, ведущие к холлу. Там никого не было. Никаких шагов, никакого шепота, никаких таинственно закрывающихся дверей, ничего подобного. Только небольшая картина Эдварда Хикса, изображающая моряка, который глазел на меня с тем же телячьим выражением лица, которое было так характерно для всех портретных картин Хикса.
Никого там не было. И все же, впервые с тех пор, как я должен был встать против одиночества и страдания, впервые за целый месяц, я тихо прошептал:
Джейн?
2
Уолтер Бедфорд сидел за большим, обитым кожей столом. Его лицо было наполовину прикрыто зеленым абажуром лампы.
— На будущий месяц я уезжаю вместе с женой, — говорил он. — Пара недель на Бермудах позволит ей прийти в себя и вернуть равновесие, согласиться со всем этим. Я должен был подумать об этом раньше, но ведь сам знаешь, что теперь, когда старый Биббер болеет…
— Мне неприятно, что она так переживает, — пробубнил я в ответ. — Если я могу хоть чем-то помочь…
Мистер Бедфорд покачал головой. Для него и его жены, Констанс, смерть Джейн была ужаснейшей трагедией в их жизни. По-своему даже более тяжелой, чем смерть их второго ребенка, Филиппа, брата Джейн, умершего в возрасте пяти лет от детского паралича. Мистер Бедфорд сказал мне, что когда Джейн погибла, то он чувствовал себя так, как будто Господь Бог его проклял. Его жена переживала еще больше и почему-то считала, что это именно я призвал на них это несчастье.
Хоть один из младших компаньонов юридической фирмы Бедфорд и Биббер предложил, похорон Джейн и исполнением ее последней воли, мистер Бедфорд с какими-то мазохистскими чувствами заупорствовал в том, что он проследит за всеми подробностями. Я понимал его. Джейн была для всех нас такой важной персоной, что трудно было согласиться с ее потерей. А еще труднее было осознать, что придет когда-то день, когда мы ни разу о ней не подумаем.
Ее похоронили одним морозным февральским послеполуднем на Кладбище Над Водой в Грейнитхеде, в возрасте 28 лет, вместе с нашим не родившимся сыном, а надпись на ее надгробии гласила: «Укажи мне дорогу к прекрасной звезде».
Миссис Бедфорд не соизволила даже взглянуть на меня во время церемонии похорон. В ее глазах я был наверняка хуже убийцы. У меня не было храбрости, чтобы убить Джейн лично, своими руками. Вместо этого, по ее мнению, я согласился, чтобы судьба сделала за меня грязную работу. Судьба была моим наемным убийцей.
Я познакомился с Джейн случайно, в довольно удивительных обстоятельствах — на охоте на лис около Гринвуда, в Северной Каролине, менее двух лет назад, хотя теперь мне казалось, что с тех пор прошло уже двадцать лет. Мое присутствие было обязательным, поскольку охота происходила на территории в тысячу двести акров владений одного из наиболее влиятельных клиентов моего работодателя. Джейн же появилась там потому, что ее пригласила подружка из Уэллсли Колледж, обещая возбуждающее «кровавое крещение». Крови не было, лисы разбежались. Но позже, в элегантном колониальном доме, мы сидели с Джейн в тихом салончике на втором этаже, углубленные в необыкновенные итальянские кресла, попили шампанского и влюбились друг в друга. Джейн обожала Китса, и потому цитата из Китса и была на ее надгробии.
Смертельно-бледных королей
И рыцарей увидел я.
«Страшись. La Belle ame anac Владычица твоя!»note 1
Вроде бы нас ничто друг с другом не соединяло: ни среда, ни образование, ни общие знакомые. Я родился и вырос в Сент-Луисе, штат Миссури. Мой отец был сапожником, хозяином магазина с обувью, и хотя он сделал все, чтобы обеспечить мне наилучшее образование — «Мой сын не будет всю жизнь заглядывать людям под подошвы» — все же я оставался неизлечимым провинциалом. Говорите мне о Чилликоте, Колумбии и Сиу Фоллс — эти названия западают мне в сердце. Я изучал экономику в Вашингтонском Университете и в возрасте 24 лет нашел должность в торговом отделе фирмы «Мид-Вестерн Кемикал Билдинг» в Фергюсоне.
В возрасте 31 года я был младшим руководителем, носил серые костюмы и темные носки, и со мной всегда была свеженькая «Фортьюн» в кожаной папке с моими инициалами. Джейн же была единственным ребенком в уважаемой, но не слишком богатой семье, осевшей в Салеме, штат Массачусетс, единственной дочерью и ныне единственным ребенком. Ее старательные воспитатели, немного по старосветски, приучили к зажиточности, даже определенной утонченности. Такая себе местная Вивьен Ли. Джейн любила античную мебель, картины американских примитивистов и одеяла домашнего шитья, но у нее самой не было времени на шитье, и она очень мало что носила под платьем, а когда она выходила в сад, то из принципа надевала французские туфельки на высоком каблучке и по щиколотки погружалась в грязь рядом с грядками с капустой.
— Черт побери, должна же я быть хорошей домохозяйкой, — повторяла она, когда хлеб у нее не хотел подниматься или конфитюры превращались в густую жижу. — Но у меня как-то к этому нет никаких способностей.
На Новый Год она пыталась приготовить «Прыгающего Джека», традиционное на юге блюдо из ветчины и фасоли, но из этого вышло что-то напоминающее красные резиновые перчатки, смазанные пригорелым клеем. Когда она подняла крышку кастрюли, мы оба смеялись до слез, ведь в конце концов подобное так и должно кончаться в каждой удачной семье. Однако потом, когда мы уже лежали в постели, она сказала:
— Есть такой предрассудок, что если на Новый Год не подашь «Прыгающего Джека», то потом весь год будут сплошные неудачи.
Она не была так безнадежна, как Хонни из кантри песенки, которая разбила автомобиль и выла над тающим снегом, но вы наверное поймете, что песенка «Хонни» не принадлежала к числу моих любимых. Когда потеряешь близкого человека, то всегда бываешь склонен придавать чрезмерный вес сентиментальной чуши.
Все кончилось на мосту на Мистик Ривер под конец февраля, в ослепительную снежную метель, когда Джейн возвращалась домой после визита к своим родителям в Дедхэме и затормозила перед кассой оплаты проезда по мосту. Молодая темноволосая женщина на шестом месяце беременности за рулем желтого мустанга с каплевидной маской. В грузовике, который ехал за ней, подвели гидравлические тормоза. Грузовик весил семнадцать тон и был загружен стальными трубами, предназначенными для ремонта канализационной сети в Глостере. Джейн вместе с ребенком была надета на руль мустанга.
Ко мне позвонили, а я весело прокричал: «Алло!». Тогда они и сообщили, что Джейн мертва, и это был конец.
Это ради Джейн меньше года назад я бросил место в Мид-Вестерн Кемикал Билдинг и переехал в Грейнитхед. Джейн желала покоя. Она тосковала по покою, деревенской жизни в старинном окружении. Она тосковала по детям и по семейным торжествам Рождества, по тому спокойному счастью из песенок Бинга Кросби, о котором давно забыли современные обитатели больших городов Америки. Я протестовал, говоря, что я — на пороге карьеры, что я нуждаюсь в признании, деньгах, сауне с водным бичом и дверях от гаража, открывающихся на мой голос. А она сказала на это:
— Ты, наверно, шутишь, Джон. Зачем тебе всем этим себя отягощать?
И она поцеловала меня в лоб. Однако после переезда в Грейнитхед мне показалось, что мы обладаем теперь большим количеством вещей — часов, столиков, кресел-качалок — чем я мог бы себе представить в самых смелых мечтах, даже больше, чем считал необходимым. Более того, в глубине души я впал в панику при мысли, что я не заработаю в этом году больше денег, чем в прошлом.
Когда я просил увольнения, на меня смотрели так, будто я заявил, что являюсь педерастом. Президент прочитал мое заявление, потом прочитал еще раз, даже перевернул его пару раз в руках, чтобы окончательно убедиться в его содержании. Потом он сказал:
