– Ну, насчет «супружеских прав».
Он выдохнул. Он должен был бы сейчас испытать облегчение. Она имела в виду физическую близость между супругами, не более того. Она ни в чем не обвиняла, только поддразнивала его.
Но ее наивность и доверчивость лишь усилила его страдания. Он опять почувствовал себя подлецом.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – прошептал он, нежно проведя влажной салфеткой по ее щеке, шее, плечам. Он помнил, что должен сделать это осторожно и очень тщательно, и непременно до рассвета, пока темнота скрывает от нее то, что видеть ей совсем ни к чему.
– Да, – ответила она тихо, но без всякого смущения. – Да. Очень.
Он водил салфеткой по ее рукам, грудям, животу, подавляя желание, мгновенно вспыхнувшее в нем. Большого любовного опыта не требовалось, для того чтобы понять, что если он возьмет ее еще раз, то она назавтра будет чувствовать себя усталой и разбитой.
А если он будет брать ее каждый раз, когда ему хочется этого, они вообще будут не в состоянии покинуть это ненадежное пристанище.
Заманчивая перспектива, подумал он с сожалением.
Заманчивая и невозможная.
– Я рад, что тебе хорошо, – прошептал он, скользя салфеткой по ее гладкому, прелестному животу. – Мы давно уже... не были вместе. Поскольку ты не помнишь этого, я опасался, что ты... испугаешься или... – Он откашлялся. Ее блаженные стоны мешали ему сосредоточиться на том, о чем он хотел поговорить с ней. – Видишь ли, Мари, иногда, если женщину что-то тревожит или она давно не знала мужчину, то это может... причинить боль.
– О Господи! – Она охнула и, приподнявшись, прильнула к нему. – О Макс! Я сделала тебе больно? Да?
Она лишила его дара речи. Эта нелепое предположение развеселило бы его, если бы не искренняя тревога, прозвучавшая в ее голосе. Она тревожилась за него.
– Нет, не мне. – сказал он. – Я имел в виду тебя. Женщине бывает больно. Иногда. Если мужчина действует недостаточно осторожно.
Это была не вся правда. Он просто забыл добавить – в первый раз. Или, в худшем случае, это была еще одна маленькая ложь.
Крошечная в сравнении со всей остальной. Я совсем не почувствовала боли, – торопливо заговорила она, спеша успокоить его. Ее рука ласкала в темноте его щеку. – Ты все делал очень осторожно, Макс. Ты был... это было... чудесно. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что мы так поздно заново познали друг друга. Сколько ночей мы потеряли. – Она благоговейно ощупывала его лицо. – Почему ты так долго ждал?
– Не знаю, – с болью ответил он. – Боялся, наверное. Пожалуй, это было первое искреннее признание, которое она услышала от него. Нет, не первое. Второе.
Его рука скользнула по ее бедру... и осторожно прижала влажную салфетку к ее теплой женской сердцевине. Легкий, едва различимый звук слетел с ее губ при этом интимном прикосновении, и Макс почувствовал комок в горле. В шелесте ее губ звучали уже не удивление, не восторг, а удовлетворение и согласие. Она говорила ему, что он имеет право трогать ее там, что каждый, даже самый сокровенный уголок ее тела принадлежит ему.
Она не просто верила ему – она отдавала ему себя. Слезы навернулись ему на глаза, и он поклялся себе, что никогда не предаст ее любви и доверия. Надежда, пробудившаяся в его душе, переросла в твердую решимость: он найдет способ защитить, сберечь ее.
Они будут вместе.
– Ты боялся... причинить мне боль? – прошептала она.
– Да. – Мысленно благодаря ночь, окутывавшую их своим мраком, он промокнул ложбинку меж ее ног, устраняя все видимые признаки потерянной девственности.
– Ты думал, я не помню, что такое любить тебя? Боялся, что я буду нервничать и мне будет больно?
– Да.
– Хотя сам хотел меня. – Ее голос задрожал от слез. – О, Макс, ты так нежен со мной.
Он не смог ответить ей. В горле у него пересохло.
– Макс, мне не было больно, – убежденно сказала она. – Пожалуйста, не беспокойся больше об этом. Ты не причинишь мне боли. Не сможешь.
Господи, помоги! Сделай так, чтобы это стало правдой.
Он молча убрал салфетку, покончив с тем, что сделать было необходимо. Сейчас он говорил себе, что нужно встать и уйти: он должен спрятать салфетку. Пора собираться в путь. Нужно отыскать коня. Раздобыть еду, привести в порядок одежду. Почистить и перезарядить оружие.
Но когда она, запустив пальцы в его волосы, увлекла его вниз, он не смог противиться ей: лишь на секунду задержав руки на ее талии, он обвил ее стройный стан и прижался к ней.
– Люблю тебя.
В этих отрывистых словах, вырвавшихся из самых глубин его сердца, было больше правды, чем во всех тех признаниях, которые он сделал ей раньше.
И губами он поймал ее ответ.
– И я люблю тебя, мужмакс.
