– Тише! Не прерывайте! Читай! Что там еще?
– …сенатор Валентин Бевий купит раба, который умеет хорошо готовить.
Заплатит за него любые деньги…
– Вы слышите? – заверещала какая-то женщина. размахивая руками. – Слышите, о чем эти стервы ненасытные думают? На что у них деньги идут? А мы хоть с голоду подыхай. И это в Риме…
Площадь некоторое время кипела от возмущения, потом толпа затихла.
– Так что ты там, толстомордый, молчишь, почему не читаешь дальше?
– Больше тут ничего нет, граждане. Какая-то ерунда, постойте – что это такое? – ага! – кто-то разводится…
– Как это ничего особенного, пентюх ты этакий?
– Кто разводится?
– С кем разводится?
– Почему разводится?
– А ну живей читай, рыло!
Глава 5
Январское утро разливало холодный свет. Везувий остался за спиной всадника, который выбрался из улиц Капуи и мчался к Риму. Капуя, шумный большой город, благоухала, как цветок. Капуя пахла благовониями, которые готовились в ее мастерских, Капуя сияла в холодном утре, словно девушка в белоснежном пеплуме.
Копыта лошади цокали по серо-черным плитам, которыми была вымощена дорога.
Луций погонял лошадь и думал лишь об одном: поскорее бы увидеть отца.
Рабы с вещами остались далеко позади.
Аппиева дорога была запружена повозками. Они загораживали путь, так что всадникам приходилось ехать шагом или вовсе останавливаться. На повозках везли вяленую треску, бочонки с маслом, кадки с живыми муренами для богачей, оливки, амфоры с редкостным рыбным соусом гарум из Помпеи; повозки, громко дребезжа, тянулись к Риму.
Луций обгонял всех. Он хлестал плетью по возчикам и скотине, попадавшимся на пути, и, выбравшись из дорожной пробки, пустил лошадь в карьер, не заботясь о прохожих. Испуганные крестьяне с ношей на спине, женщины с корзинами на головах шарахались в стороны, проклятия неслись вслед всаднику.
Не в первый раз ехал Луций по Аппиевой дороге. Еще в детстве он не однажды бывал здесь, направляясь с родителями в латифундии или на летнюю виллу в Кампании. Сидя с отцом в носилках, он видел перед собой двух полуобнаженных рабов. И всегда об одном и том же думал здесь молодой патриций, вот и теперь та же мысль пришла в голову: эта дорога говорит о прошлом Рима.
Фантазия рисовала картины шествия легионов Помпея, Цезаря, Антония, Августа, двигающихся к городу. Картина была предельно четкой – во главе легиона выступал орлоносец. Острия сотен копий высились над процессией, сверкали металлические шлемы, раздавалась мерная поступь когорт, рев труб и пение легионеров.
По этой дороге возвращались с войны победители. Вслед за набитыми золотом повозками тянулись толпы пленников в оковах, шли связанные цари варваров. К низким тележкам были привязаны экзотические хищники – великолепная приправа для гладиаторских боев в Большом цирке. Потом следовало разделенное на центурии войско и, наконец, – позолоченная бига, запряженная тремя парами лошадей, а на ней возница, придерживающий поводья триумфатор с лавровым венком на голове. Evoe! Evoe! Ave imperator!
Он въезжал через Капенские ворота и по Священной дороге направлялся к Большому форуму, поднимался на Капитолий и воздавал почести Юпитеру Громовержцу. А сенат и народ римский воздавали почести триумфатору, потому что Senatus Populusque Romanus[12] – священная формула при любой власти.
Здесь проезжали овеянные славой триумфа диктаторы Марий и Сулла, триумвиры Красе, Помпеи, Цезарь, император Октавиан Август и нынешний император Тиберий. Луций был истинным сыном великого Рима. и ему нравилась его слава и пышность. Но, будучи сыном республиканца, он понимал: все триумфы вели к одной цели – сосредоточить государственную власть в одних руках. Луций же еще в детстве усвоил от отца, что для Рима благотворна лишь власть сената и двух консулов, избираемых сенатом на год. Диктатор?
Человек, располагающий неограниченной властью? Да, но исключительно во время войны и на краткий срок. Однако все триумфаторы, летевшие по этим черным камням к Риму под гром оваций, каждый раз подло надували SPQR. Под предлогом безопасности государства они шаг за шагом захватывали власть, сосредоточивали в своих руках высшие республиканские должности, пядь за пядью неотвратимо подбирались к пурпурной тоге монарха. Они восседали на троне владык мира, окруженные непроницаемым кольцом легионов. Неважно, под именем ли диктатора или позднее императора, они отбирали одно право за другим, уничтожали республику, убивали своих врагов – республиканцев, не щадя и невинных. Так они подавили, растоптали, убили свободу Рима…
Луций знал – res publica[13] превыше всего! И республика породила многих триумфаторов… Мимолетная грусть охватила честолюбивого юношу:
Август водворил прочный мир в империи, Тиберий продолжает его политику.
Это прекрасно. Это мудро. Но как прекрасно было бы проехать здесь на золоченой колеснице, запряженной шестеркой лошадей, в лавровом венке…
Однако мирное время не для триумфа. Для триумфа нужна война. А войны не будет: Рим покорил весь мир, ибо о пустынях на юге и востоке, как и о лесной глуши и топях на севере, за пределами римского мира, нечего беспокоиться, а варвары не дерзнут начать войну первыми. Будет мир, vae mihi[14], будет мир…
