Федр повел своих гостей в сад, расспрашивая по пути о своих римских знакомых. На одной из террас сада стояла пергола, изящная беседка, сплошь увитая виноградом, ионические колонны из шлифованного туфа поддерживали крышу. Они уселись за большой каменный стол, и Федр сам со своим рабом Транием принес гостям хлеб, сало, овечий сыр, вино. В углу беседки на подставке из песчаника стояла мраморная фигурка какого-то животного.
– Этого раньше не было, – сказал Фабий. он был тут не впервые. – Кошка?
Федр усмехнулся. В его кривой улыбке была ирония и издевка:
– Это символ нашего Рима. И давно это уже не волчица, а просто лицемерная кошка. Эта старинная этрусская работа. Крестьяне принесли. Они выкопали ее из могильника, там она оберегала покой давно умерших древних обитателей этих краев. Должно быть, невысокого они были мнения о своих согражданах, – улыбнулся Федр, – раз их покой приходилось охранять таким образом. Этруски давно уж прах и тлен, кошки покидают могилы, но недоверие человека к человеку осталось прежним, ежели не возросло. Ничего не ново под луной, друзья.
– Рим теперь полон кошек, – заметил Грав.
– А все осталось по-старому, правда? Человек человеку волк. так было во времена Плавта, так и теперь, – прервал его Федр и рассмеялся. – А все-таки этот зверь мне милее, чем изображение богов и императоров. Этих я не держу.
– Наш Федр иначе понимает красоту, чем римские богачи. Посмотрите: вместо Аполлона листья, которыми играет ветер, вместо бюста императора гибкий можжевельник, – вставил Фабий.
– Разве увитая плющом колонна не прекраснее, чем наш Сапожок?
Хозяин и гости рассмеялись.
Федр добавил:
– Вещи и люди не суть только то, чем они являются в действительности.
Главное в них то, что хотим видеть мы сами.
Из сада открывался прекрасный вид на Сабинское озеро.
– Сколько бы раз я тут ни бывал, этот край не перестает поражать меня, – говорил Фабий, меж тем как хозяин разливал вино по глиняным кружкам. – Меня нисколько не удивляет, что тут и не вспоминаешь о Риме.
– Здесь тебе, наверно, хорошо писать, – отозвалась Волюмния. – Но ты так одинок…
Федр метнул взгляд в сторону состарившейся героини:
– Писать здесь хорошо. А если человек одинок, значит, он уже в неплохом обществе.
– Над чем ты теперь работаешь, дорогой Федр? Ты много пишешь? – спросил Грав, с трудом разжевывая сало.
– У меня есть несколько новых басен.
– Когда ты их издашь? – поинтересовался Фабий.
Опять эта ироническая и скептическая улыбка.
– Когда благороднейшему Сосию заблагорассудится: я ведь не отказываюсь от гонораров в пользу его благороднейшего кармана, как римские поэты, и не пьянствую с ним. – Он пригладил светлую бородку. – Я пока читаю басни здешним рыбакам. Одна понравилась им, и они сделали из нее песню. Теперь, когда я ее слушаю, я и сам не знаю: Федр это или нет?
– А как она поется? – поинтересовалась Квирина.
Федр немного поартачился. Говорил, что не умеет петь. Они просили, настаивали. Наконец он дал себя уговорить и затянул:
– А гонорар какой? – задыхаясь от смеха, спросила Волюмния.
– Как и за остальные басни. Золотые на меня не сыплются, зато рыба есть. – Федр самодовольно закончил:
– Тревинианцы ценят своего поэта.
Квирина слушала, приоткрыв рот. Она слышала от Фабия много басен, но автора представляла себе совершенно иначе и теперь была немного разочарована. Римские поэты, которых она встречала, были утонченными и изящными. Этот лохматый остряк вовсе на них не походил. Как далеко от Рима он живет! Она скользнула глазами по крышам Тревиниана и с детским простодушием ляпнула:
– Немного тут у тебя слушателей.
Глаза Федра, как рожки потревоженной улитки, уставились на девушку, и он высокомерно произнес:
– Лучше двадцать хороших слушателей, чем тысячи таких, которые не умеют чувствовать настоящее искусство!
Фабий поспешил исправить промах Квирины:
– Ты прав. В деревне у тебя более благодарная публика, чем в Риме. – Глаза его смеялись. – Хотя мы из Рима. но все-таки надеемся, что ты сочтешь нас достойными своих басен. Прочти нам ту, о которой ты точно
