Алкивиад свернул свой шелковый плащ, хотел подложить его Сократу под голову. Тот неприязненно оттолкнул его руку, неприязненно повторил:
– Что тебе от меня надо?
– Пришел проститься с тобой.
– Ступай не прощаясь!
– Сократ! Без твоего благословения? Без слова любви, связывающей нас…
– Больше не связывает.
– Без твоего объятия и поцелуя – мне предпринять…
– Несправедливое дело?! – прервал его Сократ. – Зачем же я учил тебя, что полководец должен биться только за правое дело?!
Алкивиад вскипел гневом:
– Я считаю это дело справедливым! Сегеста, угнетенная Селинунтом, который поддерживают Сиракузы, просила нашей помощи. Помощи, слышишь?
Сократ поднялся. Гнев заговорил и в нем:
– Знаю я, как ты сочувствуешь Сегесте! Лжец! Знаю, какую помощь имеешь в виду: Сиракуз тебе захотелось!
Алкивиад сухо возразил:
– А это тоже ложь – что народное собрание признало войну необходимой?
– Потому что ты заморочил собрание своими речами. Потому что привлек в экклесию молодых безумцев, жаждущих битв, и моряков, алчущих грабежей и добычи! Но таким ты нравишься не всем афинянам!
– И мне не все они нравятся. Неужели же из-за этого отказываться от такого блистательного похода? – В голосе Алкивиада зазвучала насмешка. – Видел ли кто, чтоб у меня недоставало мужества? Уж ты-то, Сократ, не можешь в нем сомневаться!
Сократ нахмурился.
– Если ты добрый стратег – думай об Афинах! Ты хочешь прославиться, как Перикл. Но Перикл был славен тем, что он совершил во время мира, а не тем, как он вел войны. Ты же развязываешь войну из жажды славы. И это – мой ученик?!
Алкивиад умышленно пропустил мимо ушей последние слова Сократа и возразил, преувеличивая:
– Сиракузы опережают нас. Медленно, но верно они занимают место Афин во всем мире – от Индии до Иберии. Усмирить тиранические Сиракузы – мой долг, если я настоящий стратег.
– Опять ложь! – загремел Сократ. – В Сиракузах ты видишь ключ к военному походу в Африку, к покорению Карфагена, а затем – к завоеванию Пелопоннеса. Ты, честолюбец, хочешь властвовать над всей Элладой! – И он с горечью закончил: – Напрасно… впустую учил я тебя!
Эта горечь пуще негодования Сократа взбесила Алкивиада. Он почувствовал себя оскорбленным и униженным.
– Я афинский стратег и добиваюсь того, что нужно Афинам. Незачем мне покоряться тебе. Я уже не ребенок. А ты? Знаю! Две-три кровавые лужи страшат тебя…
Голос Сократа стал твердым:
– Крови я не страшился. В трех битвах я видел, как текла человеческая кровь. Но теперь видеть этого не желаю! Насилие, убийства? Стыдись!
Алкивиад презрительно засмеялся:
– Ну и покойся на своей скамейке! Ты уже стар!
Тем временем Сократ снова улегся на скамью и теперь ничего не ответил. Из дома выбежал маленький Лампрокл, разбуженный громкими голосами. Подбежал к Алкивиаду, которого любил:
– Посмотри, какой у меня большой орех! Расколи мне его!
Алкивиад поднял ребенка на руки, поцеловал в щечку.
Сократ, не двинувшись, строго окликнул сына:
– Лампрокл! Не прикасайся к нему! Сейчас же домой!
Гордый Алкивиад остолбенел, словно получив пощечину. Потом молча повернулся, вышел со двора и вскочил на коня.
Сократ сорвался с места, бросился к калитке, крича:
– Алкивиад! Постой! Я ведь не…
Только цокот копыт вдалеке.
Были б Афины гигантским кристаллом, играли бы всеми цветами радуги. Что ни человек – то особое мнение о сицилийском походе, а если и не совсем особое, то все же в чем-то отличное от прочих.
Экклесия избрала трех полководцев: Алкивиада, Никия и Ламаха. Уже сам этот выбор был не по душе Алкивиаду, получившему полномочия верховного военачальника. Ламах, правда, защищал Алкивиадов план экспедиции и помог при голосовании Алкивиаду против Никия – и был Ламах хорошим, мужественным воином; но пламенному Алкивиаду он казался недостаточно быстрым и решительным.
И почему включили Никия? Зачем навязали его Алкивиаду? В помощь – или для помехи? Никий не хотел
