Рядом сидел Симон, держа на колене покрытую воском табличку, на которой записывал особенно ему понравившиеся метафоры и мысли стихотворения. Приятный голос Сократа, горячее чувство, с каким он выделял некоторые слова, придавали строкам поэта особо искреннее звучание.
С улицы послышалось:
– Хайре, Сократ!
Сократ и Симон вскочили, приветствовали с крыши друзей.
– Что вы там делаете? – спросил Киреб. – Крышу починяете?
– Ловим последние лучи солнышка! – ответил Сократ. – Сейчас спустимся.
Юноши являлись к Сократу не с пустыми руками: они всегда приносили с собой что-нибудь к ужину. Все это складывалось на одно большое глиняное блюдо и делилось поровну.
Последним показался тот, кого с нетерпением ждал Сократ.
– Привет тебе, милый Критон! – встретил он друга, и тут же с языка его сорвалось: – Принес мне еще что-нибудь?
– Принес, – усмехнулся Критон, поднимая над головой футляр со свитком папируса. – Не мог же ты успеть прочитать то, что я дал тебе в прошлый раз?
– А для чего у меня глаза и масляная лампа?
– Ты проглотишь все свитки нашей библиотеки прежде меня! Акула ты!
Библиотека Критона-старшего! Когда-то я еще проглочу ее или хотя бы догоню Критона-младшего! Сократ мысленно перенесся в библиотеку на вилле Критона: вдоль стен на полках сандалового дерева хранились сотни свитков, густо исписанных, нередко с рисунками и цветными картинками. Каждый свиток был вложен в цилиндрический футляр из выделанной козлиной кожи и закрыт круглой золотой крышечкой, на которой было выгравировано имя автора и название книги. Крышечки сверкали, слепя глаза. Не статуи, не настенная роспись, не занавеси, не сундуки с дорогими одеждами, не шкатулки, полные драгоценностей, – библиотека – вот что было величайшим сокровищем дома. Здесь хранились переводы вавилонских, древнееврейских, египетских, персидских рукописей. Затем шли эллины: Гомер, Гесиод, Сапфо, Алкей, Анакреонт, Пиндар, Архилох…
– Да, я акула, – согласился Сократ. – Я тоже, перевернувшись на спину и разинув пасть, бросаюсь на добычу. Все проглочу!
– И это? – Критон протянул ему футляр, в котором был уложен свиток с вавилонским эпосом о Гильгамеше, искавшем бессмертие.
Сократ жадно схватил свиток.
– Это на твоей совести, дорогой Критон: я теперь с большей охотой беру, чем даю! Этим я хочу сказать, что почти без всякого удовольствия тружусь теперь с отцом над ионическими капителями.
И, обращаясь уже ко всем, Сократ со смехом сказал, что все узнанное им из свитков Критона не выходит у него из головы, даже когда он бьется над главами колонн, причем этих-то глав и нет у него в голове!
Друзья нисколько тому не удивились. Им известна разница между ремеслом и творчеством. Капители колонн все должны быть одинаковые, и, хотя труд этот нелегок, он все же не искусство.
– Страшно то, – заговорил Критон, – что, чем больше я читаю, тем пуще неразбериха у меня в голове.
– Хорошенькое дело! – засмеялся Киреб. – Этак, пожалуй, книги и вовсе тебя отпугнут!
– Ты полагаешь – лучше оставаться невеждой? – глянул на Киреба Сократ.
– Страх перед неразберихой в голове имеет и хорошую сторону, – отозвался Симон вместо Киреба. – Он понуждает навести порядок в этой неразберихе.
Критон покачал головой.
– Легко сказать, Симон, – навести порядок! Во всех утверждениях этих поэтов или философов столько противоречий, что в одиночку не разобраться.
И Критон привел первые вспомнившиеся ему примеры: Анаксимен считает праматерией космоса воздух, Гераклит – огонь, да сверх того он еще учит, что борьба – праотец всего. Один философ считает, что земля – шар, другой – что она плоская. Тут больше предположений, чем утверждений.
– Ответь, – обратился Критон к Сократу, – так же ли относится Анаксагор к Пифагору, как самосцы, считающие Пифагора пророком и чудотворцем, чуть ли не богом?
– Нет. Анаксагор чтит Пифагора за его открытия, особенно за открытые им законы геометрии и физики, но столь же глубоко возмущает моего учителя пифагоровский мистицизм: признает первичность материи, а верит в переселение душ! Анаксагор говорил мне: «Я не допускаю мысли, Сократ, чтоб две сотни лет назад я жил в теле осла, чем вовсе не хочу задеть чувства твоего Перкона. И не допускаю мысли, что когда- нибудь превращусь в царя Персии или в нильского крокодила».
– Это так, Сократ, но тем самым он лишний раз подтверждает, какой хаос царит в воззрениях философов! – воскликнул Критон.
– Пускай! – рассмеялся Сократ. – Сначала мы должны узнать возможно больше – а что потом?
Юноши переглянулись: что потом? Откуда им знать?
Сократ, все еще смеясь, ответил сам:
– Да вы ведь уже сказали! Ты, Симон, считаешь, что все это надо привести в порядок, ты, Критон – что тут больше предположений, чем утверждений, и что одному с этой задачей не справиться. А не справиться одному – значит, надо заняться многим. Вот нас тут целая группа – может, и достаточно?
– Понимаю твои слова так, что мы будем все это разбирать сообща? – жадно спросил Критон.
