не знаешь?
Барбара упала в кресло и трагическим голосом сказала:
— Ты не можешь так разговаривать со мной.
Объявили об окончании посадки в самолет до Парижа. Бретт и Лилиан оглянулись и увидели, что зал опустел.
— Барбара, ты хотела уничтожить все, что имело для меня смысл. Я больше не позволю тебе этого. Я уезжаю в Париж и хочу создать что-нибудь в своей жизни, потому что у меня нет намерений закончить ее так же, как ты.
— Тогда лучше перестань встречаться со своим дедом, — ответила Барбара.
— До свидания, Барбара.
И Бретт вместе с Лилиан поспешила из зала ожидания. Бретт трясло, но она не хотела, чтобы мать заметила это. А Барбара, ошеломленная, наблюдала, как они скрылись в самолете. Затем она обернулась и оказалась лицом к липу с охранником в форме.
— Если ты до меня дотронешься, я подам на тебя в суд, — прошипела она и трясущимися руками достала из сумочки маленькую коробочку без этикетки.
Глава 6
Бретт приняла совет Малколма. Более двух лет в Париже она погружалась в свой новый мир и одержимо работала, сделав огромное количество фотографий. Она тайно переправила через континент свой красно-вишневый «пежо», подаренный ей тетей Лилиан на восемнадцатилетие. Встречалась с людьми и запечатлевала свое понимание мира на пленке.
Она снимала не только модели современнейшей моды, но и обветренные лица баскских рыбаков, и лица механиков, ставшими жесткими в условиях Северного моря, и лица изнеженных туристов — все открывалось перед камерой, словно умиротворенное и успокоенное величием ее глубокого взгляда.
Благодаря дружеским зарубежным связям, приобретенным Лилиан во время пребывания за границей, для Бретт были открыты все двери. Она побывала на виноградниках Бургундии, каталась на лыжах в австрийских Альпах с виконтами и герцогинями. Она чувствовала себя как дома на великолепных пляжах Монте-Карло, и в деревне Ноттин-гемшир.
За два года странствований Бретт получила больше знаний, чем ей дали бы четыре года учебы, а к диплому она никогда не стремилась. Теперь, в свои двадцать лет, с высоты своей юности и таланта, она жаждала увидеть свою работу на обложках журналов. С усердием она обходила каждый журнал Парижа, Лондона и Милана, однако ее работу приняли только в каталог по материнству в Мюнхене. Художественные директора, ответственные за оформление, почти по-университетски неистовствовали по поводу ее снимков.
— Дорогая, твои работы сказочны! — восхищались они. — Зайди, когда у тебя будет реклама.
Рекламные листки — страницы из журналов с твоими снимками — ключи, позволяющие всем осознать, что кто-то еще нашел твои работы уникальными, восхитительными и не напрасно оплаченными.
Бретт знала, что могла купить себе путь к карьере. В восемнадцать лет она начала получать доход от счета, открытого дедом на ее имя и, хотя у нее не было разрешения трогать его до двадцати пяти лет, она считалась респектабельной юной особой.
Но не ради денег она трудилась, она жаждала признания своего таланта. Более того, она хотела избежать той жизни, которой жила ее мать: богатой, избалованной и бесполезной. А так как ее отец не захотел дать ей своего имени, она решила сама сделать его себе.
— Расслабься, Кристи. Ты же идешь не на гильотину. — Бретт видела, что облака над Монмартром сгущаются.
«Она не может сейчас заплакать», — подумала Бретт. Кристи, начинающая модель, выглядела потрясающе, очень много снимков было сделано верхом на лошади.
Мартина Галлет, одна из оформителей банка «Лефт Банк», бросившая вызов потомкам главного дома пошива платья на Рю дю Фауборт Сент-Оноре, ссудила Бретт для Кристи матросское платье из тафты с сатиновыми лацканами, плиссированные брюки и белую шелковую рубашку.
Это было моделью Мартины под названием «ле смокинг» — фурор моды конца 1982 года. Мартина любила фотографии Бретт и, так как ей понравились результаты ее прикидочных работ, она решила поместить рекламу Бретт стилей своей новой коллекции.
Бретт знала, что деньги будут незначительные — молодые дизайнеры обычно имели низкий заработок — но престиж, в котором она так нуждалась, появится обязательно, и ее снимки будут принимать издатели журналов и газет всего мира.
Мартина выбрала темноволосую Кристи из коллекции моделей, которую представила ей Бретт. У Кристи был хитрый озорной взгляд, заставляющий одежду играть, но она была крестьянской моделью. Около трех недель назад ее, семнадцатилетнюю, пригласили работать в агентстве «Нью-Йорк эдженси». В Нью-Йорк она приехала с матовой помадой на губах, пастельными неяркими тенями на веках и со стрижкой, как у беспризорника. После нескольких предварительных прикидок они отправили ее в их парикмахерский филиал на шестимесячное совершенствование внешности и создание ей рекламы в надежде, что по возвращении в Нью-Йорк, где делались настоящие деньги, Кристи оправдает начальные инвестиции и прибавит хорошие дивиденды в их сундуки.
Но Кристи была нервозной, неопытной девушкой.
Она понимала, что день проходит плохо — а в голове не было мыслей, каким образом дать Бретт то, о чем она просила.
Бретт убрала наверх волосы с ее лба и подготовила статистов. Она видела нескольких художников, сидящих за деревянными мольбертами и работающих над портретами туристов.
— Подожди здесь, — сказала она Кристи, и большими шагами прошла через площадь — как обычно под прицелом многих глаз.
Со времени своего приезда в Париж стиль одежды Бретт шел от ее школьной формы: джинсов и черного свитера с высоким воротом. Этот стиль предполагал, что она была студенткой американского колледжа, путешествующей по Европе. Сейчас она заправила свитер в блестящие черные кожаные легенсы. Ее свитер, один из тех, что она приобрела в Милане, был закрыт жилетом фотографа со множеством карманов для принадлежностей, которые необходимо всегда держать под рукой.
Бретт подошла к одному из художников, красивому молодому парню с копной светлых волос, отдыхавшему на замшевом директорском стуле, оставляемом для позирующего, а его ноги лежали на складной табуретке.
— Извините, сэр. Сколько…
— Я говорю по-английски лучше, чем по-французски, если это вас интересует, — перебил он.
— Хорошо. Сколько вы берете за портрет? — спросила Бретт, измерив его взглядом.
— Углем — сто франков, но для таких зеленых глаз я бы предложил пастель. Стоимость их не очень отличается. — Он встал и поклонился. — Садитесь.
— Это не для меня. Я бы хотела, чтобы вы рисовали вон ту девушку, а я буду ее фотографировать, — объяснила Бретт. Художник удивленно поднял брови и повторил:
— Вы хотите фотографировать ее, когда я буду рисовать?
— Я понимаю, что это звучит глупо, но я фотограф, а она моя модель, и я стараюсь весь вечер добиться, чтобы она вела себя естественно, но или она не знает, как это сделать, или я напугала ее… — раздраженно сказала Бретт.
Она была в отчаянии: вечерний свет угасал очень быстро.
— Таким образом, я буду декорацией?
— Точно.
— Хорошо звучит. И если она не растеряется, я сделаю ее портрет, а у вас пропадет сегодняшняя головная боль. — Он улыбнулся. — Кстати, фотограф, меня зовут Джо Таит.
— Я сейчас вернусь. Меня зовут Бретт Ларсен.
Кристи сидела натянутая как струна. Джо повернулся к Кристи.
— Мы могли бы сделать простой эскиз, а для вас, я думаю, оплатой будет специальное Суперпутешествие. У вас есть выбор: Эйфелева башня, Триумфальная арка или моя любимая статуя Свободы. — Он достал кипу листов с нарисованными видами. — Я действительно этим живу. Покупаю их, как
