очень интересны. Я был бы рад показать тебе это.
Мягкий звук его голоса перешел в бестелесное бормотание. Он застегнул куртку и замотал шарф вокруг шеи.
— Тебе тепло? Могу дать свитер или джемпер. У меня есть большие, буквально на быка, — сказала Бретт.
— Нет, спасибо, я не замерзну. Здесь всего один квартал до Третьей авеню. Думаю, поймаю машину.
Дэвид посмотрел в глаза Бретт и медленно протянул ей руку. Она пожала ее нежно, но твердо, на секунду задержав.
— Спокойной ночи, Дэвид.
— Тебе надо войти. Ты не одета, — сказал Дэвид.
— Спокойной ночи, — опять сказала она, затем тихо закрыла дверь и прильнула к ней изнутри. Она смотрела в эту бархатную темноту с радостной улыбкой на лице. Она чувствовала себя невесомой, словно вела машину по извилистой дороге при ярком майском солнце и играла ее любимая музыка, а ветер теребил ее волосы. «Держись», — подумала она, поднимаясь по лестнице. Неожиданно каждая ступенька показалась ей высотой в три фута, и она поняла, что день был очень длинным, и она устала.
Она машинально переоделась в тонкую белую батистовую рубашку, поднялась на две ступеньки к кровати из красного дерева с пологом и, как только ее голова коснулась подушки, моментально уснула.
Бретт показалось, что она проспала несколько часов, когда услышала звонок, который сначала звучал очень отдаленно, затем все ближе и ближе и, наконец, словно внутри нее. Проснувшись окончательно, она поняла, что это звонят в дверь.
— Дэвид, что случилось? — спросила она, впуская его.
Дэвид весь дрожал. Пытаясь унять дрожь в голосе, он сказал:
— Не знаю, как я мог быть таким дураком. Я должен был знать, что поймать машину будет невозможно. Прости меня, Бретт. Я совершенно не хотел будить тебя, но здесь ничего не ходит. Я ждал сорок пять минут и вот вернулся назад.
— Ты же замерз, — сказала Бретт, растирая его красные уши.
— И поделом. Надо сначала думать, а не разгуливать с головой в кармане.
— Не кори так себя. Ты мог обморозиться. Утром я отругаю тебя как следует за то, что так долго не возвращался. А сейчас давай согреваться.
Бретт дала ему синий кашемировый халат, безразмерную рубашку и пару лыжных носков и указала на ванную комнату для гостей.
После того как он позвонил родителям и сказал, чтобы его не ждали, Бретт проводила его в комнату для гостей и заставила лечь в постель, приготовив глинтвейн. Пока он пил согревающий напиток, она поправила ему одеяло, накрыла сверху пледом и села рядом на стуле.
Дэвид подтянул колени к груди и под грудой одеял стал похож на припавшего к земле бедуина.
— Я чувствую себя очень глупо, — сказал он. — Это не тот имидж, который я хотел оставить о себе, но ты спасла меня. Спасибо.
Бретт еще раз поправила одеяла.
— Ты очень желанный, — сказала она, и, выключив свет, вышла из комнаты.
Утром, когда Бретт проснулась, Дэвида уже не было. Она нашла постель убранной, а все вещи сложенными на стуле. Она быстро оделась и собрала пленки, которые надо было отнести в лабораторию. Открыв дверь, Бретт остановилась и расхохоталась: пухлый снеговик с пробкой от вина вместо носа и двумя сморщенными грибами вместо глаз сидел на тротуаре. В одной руке у него была палка с флажком, на котором было написано: «Дэвид говорит тебе „спасибо“.
Глава 23
— Он такой большой, — воскликнула Бретт, рассматривая овал из матового стекла, окантованный пластмассой, который балансировал на двух цилиндрических черных стальных спиралях. Это сооружение представляло собой стол Дэвида — единственную мебель в его огромной частной конторе. — Катушки похожи на гигантских змей.
Пройдя дальше в комнату, она оставила следы на коричневой бумаге, покрывавшей только что устланный черным гранитом пол.
Когда Дэвид позвонил вечером и пригласил пообедать, он объяснил, что все дни проводит в своей новой штаб-квартире, следя за тем, как идет реконструкция.
— А почему бы мне не встретиться с тобой там? Я люблю подглядывать, — сказала Бретт.
— Я обычно в конторе с семи утра, и мне нравится, что окна выходят на восток: раньше светает, — объяснил Дэвид.
— Из того, что я слышала, ты в конторе и поздно вечером, — сказала Бретт.
Она была очарована успехами Дэвида. Его фирма вобрала в себя судьбу пятисот компаний.
— Да, иногда я увлекаюсь. Сижу за терминалом, одна штука влечет за собой другую. Я просто забываю о времени.
Он показал Бретт, где будет установлена его компьютерная станция, и рассказал о некоторых новых системах, запущенных в производство.
Он замолчал, и они, стоя у окна, следили за движением беспрерывного потока транспорта над рекой от острова Манхэттена.
— Я обещаю, что не скажу больше ни слова о компьютерах за весь вечер. На самом деле я думаю о другом. — Он посмотрел на Бретт. — Должен сказать, тебе очень идет эта шляпа.
Когда они вышли из здания, их атаковали порыв ветра и стремительное движение пешеходов.
— Я почти разучился быстро ходить, как Ньюйоркцы. Если не посторонишься, они тебя сметут, — заметил Дэвид, помогая ей сесть в такси. — Мы только заедем в одно место, если ты не возражаешь.
— Охотно, — сказала Бретт.
Водитель медленно пробивался сквозь плотный поток машин и остановился у выставочного зала «Стейнвей и сыновья».
— После смерти Кэт я отдал ее концертный рояль местному обществу, — объяснил Дэвид.
На мгновение его лицо стало каменным, но он быстро справился с собой. — Я нашел себе квартиру и первое, что я хочу купить, это пианино.
— Я и не знала, что ты играешь, — заметила Бретт, входя в салон.
— Я научился, сравнительно недавно. Еще ребенком я хотел брать уроки музыки, но родители и так очень много работали, чтобы обеспечить учебу Лизи. А когда мое дело стало приносить прибыль, я начал брать уроки музыки. Когда я играю, я расслабляюсь полностью и забываю обо всех невзгодах.
Их встретил элегантный служащий, любезно напомнивший, чтобы при выборе пианино они чувствовали себя свободно.
— Какое ты хочешь? — спросил Дэвид.
— Черное, — объявила она.
— Превосходный выбор, — подтвердил Дэвид, подходя к инструменту. Он сбросил пальто на банкетку и пробежался пальцами по клавиатуре. Нежные открытые звуки Лунной сонаты разлились в воздухе. Дэвид играл с закрытыми глазами и, казалось, был загипнотизирован музыкой. Бретт стояла рядом, очарованная.
— Очень красиво, — сказала она, когда смолкла последняя нота.
— Спасибо, — сказал Дэвид, открыв глаза и нахмурившись, будто пытался избавиться от надоевшей головной боли. — Это ничто по сравнению с тем, как играла Кэт. Ее игра была волшебной.
Дэвид поиграл еще на нескольких инструментах, потом объявил:
— Я думаю, ты выбрала лучшее, Бретт. Я его беру. Знаешь, я чувствую себя как в детстве. Мне бы только матрац на пол да пианино, и я был бы счастлив!
Они сели в ожидавшую их машину.
— Ну так, теперь я знаю, что ты умеешь готовить, играть на фортепьяно. Какие еще скрытые таланты у тебя имеются? — спросила Бретт.
— Я могу завязывать морские узлы, кататься на коньках вперед и назад…
— Ты умеешь кататься на коньках?
