Дэвид Дучи
Смертельное сафари
1
Янос поджидал меня у справочной вместе с коренастым бледнолицым мужчиной в очках с металлической оправой.
– Познакомьтесь, это Ганс Мюллер.
Мы пожали друг другу руки. У Мюллера кожа была белее, чем у Яноса, без желтоватого оттенка скисшего молока, ладонь крепкая, загрубелая. Карие глаза не выразили ничего, кроме холодного безразличия, когда он, обнажив прокуренные зубы, буркнул, что очень рад со мной познакомиться.
– Ганс прилетел раньше, чем должен был, – объяснил мне Янос, – другим рейсом.
Я не стал задавать вопросов, хотя многое меня настораживало: все равно правды не скажут.
– Извините, что доставил столько хлопот, – добавил Ганс, хотя по всему было видно, что ему на меня плевать.
– Ничего, – ответил я. – Фон Шелленберг мне за это платит.
Последовала неловкая пауза, затем Янос, кашлянув, сказал:
– Ну что ж, господа, поедем?
Мы пересекли подъездную аллею и направились к стоянке для машин между залами прилета и отлета. Янос оставил серую двухдверную 'тойоту' в дальнем неосвещенном конце площадки. Сначала он отпер дверцу пассажира, потом обошел машину и сел за баранку.
Ганс Мюллер распахнул дверцу и, наклонив вперед спинку кресла, сказал:
– Прошу вас, сэр.
Я полез назад, и в тот же миг мне заехали чем-то тяжелым по затылку. Потеряв сознание, я окунулся во мрак.
Когда я пришел в себя, машина неслась куда-то в кромешной тьме. Я валялся, как куль, на заднем сиденье, голова точно поджаривалась на углях. Рубашка, пропитавшись кровью, прилипла к спине. Я услышал едва различимые голоса – казалось, говорили где-то далеко-далеко:
– Его пушка у тебя?
– Ага.
Я попытался сесть, при этом в голове будто что-то взорвалось, и я застонал от резкой боли.
– Очухался вроде, – сказал тот, что сидел рядом со мной.
– Не имеет значения, – отозвался второй.
Машина свернула с асфальта на ухабистый проселок, запахло пылью, проникавшей сквозь щели в кабине. Я старался понять, за что они едва не прикончили меня, но боль в голове мешала думать.
Наконец машина остановилась, дверцы распахнулись, и меня выволокли наружу. Ганс Мюллер прислонил меня к капоту, гул в ушах все усиливался. Мы были совершенно одни на темной лесной поляне.
Янос обошел машину и остановился, изучая меня.
Наконец решив, как поступить, он что есть силы заехал мне кулаком в живот. Я ждал чего-нибудь в этом роде, однако удар оказался чудовищным, меня точно вывернули наизнанку, а из глаз посыпались плавящиеся осколки. Шмякнувшись о капот, я стал падать в бездну, на самое дно ночи. Пыль набилась в рот. Мне двинули ботинком в грудь – так, что я перевернулся на живот; следующий удар пришелся по голове.
Должно быть, на какое-то время я снова отключился, потому что с трудом понимал, где я и как сюда попал. До меня, как сквозь туман, доносились голоса:
– Ты едва его не прибил.
– Туда ему и дорога!
Я зашелся судорожным кашлем.
– Живучий, ублюдок. Помоги мне, оттащим его в кусты.
Они взяли меня за руки и поволокли с проселка в заросли. Голова шла кругом, будто я заблудился в тумане. Огромным усилием воли я приоткрыл глаза и увидел мерцающие звезды. Когда же наступит конец мучениям? Глаза слипались, но я снова их открыл, мозг отказывался умирать. Словно бы издалека доносилось шарканье подошв и голоса.
– Пристрелим его, и дело с концом, – предложил один.
– Без тебя знаю! – огрызнулся другой.
– Тяжелый, скотина!
– Трупы все неподъемные.
Мои ноги цеплялись за корни и кочки.
– Никогда раньше не кончал черномазого.
– И у меня он первый.
