— И когда груз будет на месте, мы можем упаковаться и уносить ноги, верно?
— После того как “Рогатки” будут переданы таиландской армии.
— Ясно, мы не собираемся оставлять эти штучки валяться в парке на потеху детям, так что не беспокойтесь. Слушайте, могу ли я получить подтверждение задания от Службы контроля?
— Подождите. — Я повернулся к Ломану: — Вы слышали, о чем я просил их, и они говорят, что могут это сделать; заключительная фаза операции теперь мне совершенно ясна; я готов воспользоваться единственным шансом — можете ли вы предоставить мне полную свободу действий?
Он стоял, уставясь на меня: руки за спину, носки туфель вместе, голова набок, — и я видел, как он лихорадочно просчитывает ситуацию, включая и предположения, что с ним сделают в Лондоне, если выяснится, что он позволил мне загубить задание.
Пепперидж подошел поближе и тоже смотрел на меня; глаза его оставались невозмутимыми, только рот сжался в тонкую полоску, выдавая напряжение, ибо он понимал, что тоже окажется под огнем, если позволит своему оперативнику загнать шефа в ловушку и все завершится фиаско.
Затем Ломан коротко кивнул, я передал ему трубку, и он сказал:
— Контроль. Руководство вашими действиями доверяется оперативнику на месте. Он вернул мне трубку.
— Благодарю вас, сэр.
Это было больше, чем я просил, больше, чем мог ожидать, гораздо больше — он возложил на меня полную ответственность за ход дальнейших действий.
— Когда груз будет доставлен в Прей Вент? — спросил я.
— Сегодня в 21.14.
— Где совершите подмену?
— В Пномпене.
— В аэропорту?
— Да, в складских ангарах.
— Скрытно?
— Мы подкупили двух таможенников.
— То есть уровень риска невелик?
— Невелик. Иными словами, девяносто процентов за удачу. — Я быстро перебрал в памяти порядок событий, дабы убедиться, что ничего не забыто: вроде все идет, как и полагается.
— Сколько времени потребуется им, чтобы, получив груз, вскрыть контейнер и проверить содержимое.
— Не могу знать, сэр. Думаю, зависит только от них. Но, думаю, не больше получаса, чтобы вытащить груз из трюма, а потом им понадобится только пара ломов.
Значит, в моем распоряжении будет не больше получаса. Но им придется проверить весь груз прежде, чем они свяжутся с Шодой.
— Сколько контейнеров на месте?
— Двадцать.
Думай. Сколько нужно времени, чтобы вскрыть двадцать ящиков и во всех проверить содержимое? Час. Да, скажем, час. Значит, расчет времени включает в себя девяносто минут, минус примерно… — Я взглянул на Пеппериджа: — Сколько времени займет дорога до аэропорта?
— В сопровождении эскорта — минут сорок.
Значит, минус сорок минут и другие сорок пять минут, пока Шода получит сигнал по рации, и ее лайнер стартует до места. То есть резерв в пять минут. Пять.
Лучше, чем ничего, прикинул я, и пусть даже времени будет еще меньше, какой-то шанс все же остается, пока не отщелкала последняя секунда. Так что надо рисковать — вперед.
— Хорошо, — бросил я в трубку, — принимайтесь скорее за дело. — Вопросы есть?
— Нет.
— Тогда за дело и будьте на связи.
— Конец связи.
После я сразу зашел в небольшой туалет рядом с курительной, где прополоскал рот водой, помыл лицо, вытер его и вернулся обратно в салон, где и рассказал Ломану и Пеппериджу, что я собираюсь делать.
— Она убила моего отца.
Вокруг лампы кружились мотыльки.
— Мне очень жаль.
— Благодарю вас.
Она благодарит меня… Матерь Божья, не появись я на радиостанции, она не отдала бы приказ разбомбить ее. Сука!
— Вы знали, что он погиб? — Да, Сайако-сан.
Мотыльки продолжали кружиться вокруг лампы, налетая на нее, и золотистая пыльца невесомо опускалась книзу.
— Кишнар… Чем все кончилось?
— Мы послали его Шоде. В гробу.
Я услышал, как у нее перехватило дыхание.
— Вам это удалось?
— Да.
— Вы внушаете ей страх. — Снова молчание, которое оставалось лишь переждать. Золотая пыльца невесомым облачком опускалась книзу: да у тебя что, мозги размягчились, что ты собираешься делать, черт побери!
И все же я понимал, что не могу отойти в сторону. Не стоит воспринимать все происходящее как путь к краю пропасти.
— Я живу только одним, — опять послышался ее тихий голос. — Ожиданием ее смерти. — Понимаю.
— Она очень сильная. С очень жестким характером. Но, подобно стеклу, в один день она расколется. И этот день, думаю, придет вашими стараниями.
— Может быть.
Я было удивился, почему она мне звонит, но теперь понимал. Больше всего на свете она ждала смерти Шоды и считала, что только я способен уничтожить ее. Ей необходимо было поговорить с тем, кто сможет излечить кровоточащую рану ее сердца.
— Я буду благодарна вам. — Я понял, что, если убью Марико Шоду, она сохранит ко мне вечную признательность.
— Если это произойдет, Сайако-сан, вы узнаете об этом.
— Да. — Снова молчание, на этот раз нарушаемое ее тихими всхлипами. — Когда она умрет, душа моего отца успокоится.
Я говорил ей какие-то слова, успокаивая ее, но в трубке что-то щелкнуло, наступило молчание, и я предположил, что она больше не могла говорить.
Я вернулся в гостиную, и мы подбили бабки, прикидывая, что еще оставалось сделать.
— Мне не нравится, что придется импровизировать. Ломан.
— Это единственный способ.
— И тем не менее риск очень велик.
— Не так уж велик, если учесть, что так и так приходится ждать, пока она не вычислит меня и не уничтожит.
Пепперидж неловко сидел на краешке стула и уже довольно давно не произносил ни слова. Не думаю, чтобы ему все это нравилось. Флуд стоял у окна, расставив ноги и сложив руки на груди, и внимательно прислушивался, но тоже предпочитал помалкивать. Кэти, кидаясь к телефону при каждом звонке, сидела несколько в сторонке с напряженным и несчастным лицом. Я бы предпочел, чтобы ее с нами не было, но решал тут Ломан.
Ломан ничего не ответил на мои последние слова, и поэтому я повторил их, вбивая эту мысль ему в голову.
