То есть мы будем говорить о вагине как об условном символе и пространственной вещи одновременно, «…потому что вещи, использованные в качестве символов, из-за этого все же не перестают быть самими собой»[16]. И даже наоборот, символичность может продуцировать вещность, пространственность.
2. Пизда пространственная
Вагина символизирует и само тело, придает всем его частям телесную значимость, создает тело из небытия неозначенных смыслов: «Эта телесность особого толка. Она выражается в индивидуализации пространства через место, она вписывает в пространство высоту и ширину, интервалы, она делает его обитаемым для человека. Но эта индивидуализация пространства в месте как раз и похожа на импринт, на отпечаток вещи в пространстве, на отпечаток, по-своему его деформирующий. Место становится слепком с человека, его маской, границей, в которой сам он обретает бытие, движется и меняется. Человеческое тело также – вещь. Оно также деформирует пространство вокруг себя, придавая ему индивидуальность места»[17]. Особую роль здесь играют движения тела/вагины, например, фрикции. Благодаря им вагина обретает пространственные характеристики, то есть они как бы вводят пространство внутрь тела. Именно в определенных повторяющихся движениях (фрикции, походка, качели, аплодисменты, курение, моргание, петтинг, тренажер, смех, рыдания, карусель, мастурбация, дрожь, верховая езда, укачивание ребенка, речь как движение губ, даже биение сердца) вагина становится «реальна», объемна. Такого рода движения – это способ оккупации пространства, с их помощью вагина вводит тело в пространство и придает себе пространственность.
Понятно, что фрикции как бесконечный повтор в определенном смысле останавливают линейное время. Во фрикциях телесность кардинальным образом преобразуется, человек перестает быть «личностью», превращается в анонимную «вагину/фаллос». Это похоже на буквальную реализацию метафоры, когда нечто символическое приобретает вдруг пространственно-временные характеристики. Например, «пизда словно океан», реализованная буквально в виде океана, приобретает иные означающие, получает «реальную» способность «колебаться», «бурлить», «волноваться», «пениться» и т. д. Фрикции – это такая же форма, как и океан, форма, скрытой отозванной сущностью которой становится сам объект.
Телесное в сексе теряет иллюзию своей материальности, а символическое приобретает кажимость телесности, вещности, как бы опредмечивается[18]. То есть перед нами совершенно иное тело, да и не тело вообще. Как сказал Михаил Ямпольский о смерти Фаркуахара: «Здесь буквально возникает иное, нематериальное тело, которое может двигаться по некой иной временной оси»[19]. Кроме того, в процессе фрикций субъект оказывается еще и наблюдателем собственных действий, то есть наблюдает себя со стороны. Все это сродни феномену падения, описанному Михаилом Ямпольским[20]. Метафизически падение – тоже повторяющееся движение. Субститутом этого движения может быть последующий за ним смех.
В самом деле, наше неясное ощущение того, что совершает фрикции (вариант: аплодирует, мастурбирует) кто-то другой, не лишено оснований. В самом деле, функция аплодисментов, фрикций или других повторяющихся движений тела может быть целиком перепоручена Другому. В этом смысле это могут быть не движения самого тела, внешние по отношению к телу повторяющиеся движения, приписываемые телу, то есть Другому как части нашего сознания. То есть эротизация вагины может происходить в ситуации полной ее физической неподвижности. Двигаться может все вокруг. Движения неподвижной женщины на берегу в фильме братьев Коэнов «Бартон Финк» берут на себя набегающие волны. При том что эта женщина – фотография на стене, а море шумит в сознании героя. Этого достаточно, чтобы оживить и предельно эротизировать героиню. Причем этот «повтор» обычно свойственен Большому Другому, это он смеется вместо нас в эротико-комических сериалах, полностью удовлетворяя зрителя. Морские волны – это тоже функция Большого Другого, это одна из наших субличностей, которая всегда интерпретируется как внешняя инстанция. Точно так же эротизацию могут осуществлять аплодисменты. Мы уже упоминали об этом в статье «Символика рукоплесканий»[21]. Очень точно эту мысль сформулировал Игорь Чубаров: «…Аплодисменты действительно аналогичны мастурбации, при которой мы способны замкнуть на себя весь сложный эмоционально-чувственный набор переживаний, связанный с сексом и любовью. Ведь следуя логике Лакана, мы всегда способны обернуть воображаемого сексуального партнера в реального мастурбаторного и наоборот, представить реального Другого в качестве мастурбаторного объекта. Однако мастурбация при этом не становится более реальной, чем сексуальные отношения. Зато эта аналогия позволяет понять, как без всякой поэтической натяжки мы становимся Другими себе в современном мире, функции же субъекта берет на себя телевидение, медиа-власть – вернее, наш фантазм, который инвестирует субъективность в эти безличные структуры. Аплодисменты же выступают в роли фетишистских действий, которые замещают наше реальное желание и его удовлетворение, а в случае телевидения замещают и само это замещение. Это и есть реальность „матрицы“, которая уже не предполагает никакой реальности, ибо „за“ ней мы встречаемся только с собственным фантаз-мом, перекрывающим доступ к реальности для нашего же собственного блага» [22]. Собственно, речь здесь идет о механизме изъятия смыслов идеального «Я», трансплантации смыслов бессознательного, перенесения смыслов большого Другого в иное пространство, туда, где они могут осознаваться в качестве чего-то иного. Собственные смыслы, символы Другого могут переноситься в сознательное внешнее место, которое может наделяться качествами субъекта и становиться объектом желаний. Желаний изъятых и перенесенных.
Фрикции полового акта выражают определенное стремление к возрождению какого-то состояния сознания, уже знакомого ранее субъекту. То есть в сексе есть что-то от движения к прошлому, к пренатальному. Вообще любой бесконечный повтор эротичен, вагинален и связан символически со смертью. Повторение – это возврат назад. Фрикции деструктивны, поскольку в своем движении вспять ведут к десубъективации. Только это не та смерть, которой ждут в будущем, а то небытие, которое «везде».
В оргазме же как состоянии сознания человек утрачивает свою субъективность, расстается со своими символическими рядами, «умирает». Функция означающего переходит к самим фрикциям, а оргазм, может быть, оказывается в роли их содержания. То есть оргазм в процессе полового акта может быть проинтерпретирован как смысл желания, чистый смысл, лишенный формы. То, что Фрейд называл «сырым материалом мышления»[23], лишенным изобразительных средств. Конечно, в момент окончания оргазма, в посткоитальный период он сам мгновенно становится означающим. Собственно, момент наивысшего наслаждения – это и есть момент означивания.
Желания, овладевающие мужчиной в предкоитальный момент, некий «подъем чувств» – это и есть момент смены места означающих, освобождения смыслов. У знаков в этот момент появляются и новые формы, и новые планы содержания. Эти новые формы изначально пусты и готовы к принятию смыслов. В этот момент предыдущие формы, наполненные содержанием, оказываются сами уже не формами, а смыслами новых форм.
Итак, тело занимает некое место, означивая его своими символическими или «реальными» движениями. Но и тело тоже в свою очередь может восприниматься как место вагины, которая опять же оказывается местом для фаллоса. Все эти символические ряды и создают пространство в целом, которое структурируется опять же вокруг центральных означающих.
3. Пизда языковая
Когда мы называем вагину «пиздой», то в этот момент она перестает быть вагиной, происходит смена
