сказал, что если она когда-нибудь получит хотя бы роль дерева на заднем плане в школьной постановке «Bye Bye Birdie», то это будет актом милосердия. Съемка двухчасовой заключительной серии была дурным сном, который повторялся все снова и снова.
– Сьюзен, дорогая, ты только что узнала, что у твоего отца рак предстательной железы. А у тебя такое лицо, будто ты выбираешь между обычным цыпленком и цыпленком, поджаренным с корочкой. Давай-ка просыпайся потихоньку, потому что скоро пойдет сверхурочное время, ладно?
Мотор.
– Папа, почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему все знали, кроме меня?
– Стоп! Сьюзен, ты спрашиваешь его не «Куда подевалась программка?». Ты спрашиваешь его, почему он не поделился с тобой самым важным секретом в своей жизни.
Мотор.
– Папа, почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему все знали, кроме меня?
– Стоп!
Сьюзен снова остановилась.
– Сьюзен, поменьше о программке, побольше о раке.
– Кенни, может, попробовать искусственные слезы или что-нибудь еще? Это трудная реплика.
– Нет, никаких искусственных слез, да и реплика вовсе не трудная. Роджер, дай мне мой сотовый. – Усталый личный ассистент дал ему телефон. – Сьюзен, вот телефон… может, я дам тебе номер и ты просто промямлишь эту реплику в трубку? Или ты все же скажешь это нормально перед камерой, за что тебе, собственно говоря, и платят?
– Не будь таким засранцем, Кенни.
Мотор.
– Папа, почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему все знали, кроме меня?
– Стоп! Роджер, пожалуйста, принеси для «Мисс Американский Робот» искусственные слезы.
Скоро Сьюзен стала ходить на вечеринки каждый день, и вовсе не потому, что она была большой охотницей до вечеринок, а потому, что статус знаменитости позволял ей получать столько бесплатных наркотиков, сколько ей хотелось, если только она могла терпеть, как поставщики зелья заискивают перед нею или насмехаются над ней.
– Здесь Сьюзен Колгейт – глазам своим не верю.
– Да она из-за грамма отправится в любое место в Лос-Анджелесе. А из-за унции она тебя и на себе отвезет.
Со временем Сьюзен поняла, что желательно держаться подальше от кухонь, где акустика была лучше и где она, скорей всего, могла услышать о себе самое худшее. Свободного времени у нее было предостаточно, и поэтому мысль о Ларри стала превращаться в навязчивую идею. Однажды ранним вечером, когда Сьюзен было особенно одиноко, а телефон весь день молчал, она решила, что устала терпеть, как он отталкивает ее, и направилась к нему домой. Ларри вскользь упомянул, что Дженны в тот вечер не будет дома, потому что она поедет в Карсон-сити к матери на день рождения. Сьюзен знала, что если воспользуется переговорным устройством у ворот или будет стучать в дверь, то ее холодно проигнорируют. Она прошла через соседский двор, где когда-то росла элитная хурма, и подошла к дому Ларри со стороны заднего дворика.
Она уже пересекала двор по прямой, как внезапно все вокруг залил ослепительный свет. Пять доберманов, с клыков которых стекала слюна, образовали вокруг Сьюзен пентаграмму, и около дюжины иранцев с усами, как на рекламе «марльборо», выбежали вслед за собаками, вытащив пистолеты. Она увидела, как Ларри неторопливо выходит на веранду в своем посткоитальном широком шелковом халате, который он стащил в Нью-Отани во время переговоров о рекламном ролике с японским телевидением. Обнаженная юная лань по имени Эмбер ван Виттен из телесериала «Домашняя жизнь» семенила за ним, поедая персик.
«Все в порядке, Хаким, – крикнул Ларри иранцам. – Это свои». – И иранцы, глазея на Эмбер, отозвали собак, которые, как невинные овечки, бросились к Сьюзен – понюхать лужу мочи у ее ног.
Ларри пригласил Сьюзен в дом. Она прошла за ним в его комнату, где он попросил Сьюзен сесть на полотенце, которое расстелил на полу перед камином, заставив ее вспыхнуть от унижения.
– Все кончено, Сьюзен.
– Но, Ларри, – начала было она, но трусики терли, моча стала холодной, и Эмбер просунула голову в приоткрытую дверь. («Ой, Сьюзен, привет».) И Сьюзен замолчала.
Ларри сказал, что хочет, чтобы они оставались друзьями, и тут Сьюзен стало окончательно ясно, что все кончено. Ларри сказал, что у него есть идея и что он мог бы воспользоваться помощью Сьюзен, если она сама этого захочет. Он стал менеджером новой английской группы «Стальная гора» – «здорово вдаряют по мозгам». К ним прицепились в отделе иммиграции и предоставления прав гражданства, и теперь ведущему вокалисту Крису Трейсу нужна была зеленая карта или виза Н-1. Если Сьюзен согласится выйти за Криса, чтобы протащить его в страну, то сможет зарабатывать на этом по 10 тысяч в месяц, жить у Криса – никаких больше Келтон-стрит – и получить доступ на общественную сцену уже не в качестве некредитоспособной бывшей детской звезды Сьюзен Колгейт. Тогда Сьюзен сказала, что тут наверняка что-то нечисто, на что Ларри ответил, что чище не бывает, поскольку Крис тайный гей и даже речи не может быть ни о каком сексе.
Примерно через неделю они с Крисом поженились в Лас-Вегасе – фото на обложке «People», Сьюзен в черном, платье от Бетси Джонсон. Ее еще никогда так много не фотографировали и так много о ней не писали. Музыка действительно оказалась совершенно новым уровнем.
Они совершали туры и давали по 140 концертов в год: пропуски куда угодно, поставляемые вегетарианские продукты; в качестве концертных площадок стадионы. Куда бы они ни отправились, маленькие тролли угождали их самым разнообразным физическим потребностям. Жизнь текла стремительно и бурно, однако была полна временных провалов и пустопорожних часов, проведенных в роскошных номерах отелей, в залах ожидания бизнес-класса в аэропортах. У Сьюзен было ощущение, будто она едет в комфортабельном, набитом всякой всячиной лимузине, который очень медленно ведет пьяный шофер.
Ларри постоянно вертелся вокруг, но теперь это был только бизнес; веселая жизнь закончилась, или, точнее говоря, сместились ее координаты. Найти партнера по сексу Крису было проще, чем Сьюзен. Если бы Сьюзен нравились патлатые басисты с серьезными проблемами из-за наркотиков и с запахом одеколона изо рта, то ей бы повезло, но они не нравились ей. Главное, что, пожалуй, сильнее всего привязывало ее к этой авантюре, был доступ к бесплатным наркотикам, кроме того, несколько удачно заданных вопросов людям, находящимся на периферии сцены, позволили ей обзавестись собственным поставщиками в Лос-Анджелесе, где она на время останавливалась в доме Криса «Космическая игла».
– Я познакомлю тебя со своими подружками-лесбиянками, – сказала Дрима, – но не думаю, что это то, что ты ищешь. И как ты только выдерживаешь в таком фаллоцентричном и эксплуататорском окружении?
Сьюзен не обращала внимания на политкорректный зудеж Дримы.
– Крис говорит, что мне надо просто позвонить каким-нибудь шлюхам и нанять их для нашей группы. Такой лицемер. Он узнал, что я встречаюсь с другими парнями – или, по крайней мере, пытаюсь, – и просто озверел, ведь я подвергаю риску его зеленую карту. Окажись он здесь прямо сейчас, мы бы, наверное, вдрызг разругались.
– Должен же быть хоть какой-то способ с кем-нибудь познакомиться.
– В Лос-Анджелесе, Дрима, люди знакомятся только по работе, а ее-то у меня и нет.
На третьем году их супружества альбом Криса провалился. По волшебным законам музыкальной индустрии «Стальной горы» не стало. Звукозаписывающая компания отказала им в поддержке, денежный поток иссяк, и Крису пришлось начать выступать на аренах и в городах поменьше, и он сделался желчным, что всегда сопутствует провалу тщеславных устремлений. Сьюзен познакомилась с подлой стороной его натуры. Крис договорился со своим адвокатом, что тот будет выплачивать Сьюзен ее 10 тысяч в виде двух сотен чеков по пятьдесят долларов, но затем чеки стали поступать с перебоями, и Сьюзен ничего не могла с этим поделать. Как-то утром Сьюзен пошла за своей машиной – симпатичным маленьким «саабом» с откидным верхом, – но Крис заменил его на безликий дешевый белый «седан». «Словно едешь верхом на тампоне, Дрима», – жаловалась она подруге.
