Вайнинг развел толстенькими ручками.
– О Британии семидесятых. Нашей распоясавшейся Британии. Только… вовсе необязательно одобрять все это, не так ли? – Он взял со стола карандаш, осторожно сжал его в ладонях, откинулся в кресле. – Нас, телевизионщиков, часто обвиняют в том, что мы вечно вскакиваем на запятки колесницы, что мы портим людям вкус. Знаете, это не всегда так. У некоторых из нас есть чувство ответственности. В нашей серии мы как раз хотим проколоть шарик. Показать зрителям, как все обстоит на самом деле, и спросить их – уверены ли они, что хотят, чтобы все обстояло именно так? – Вайнинг поставил карандаш на попа. – Это может возыметь действие. Будем об этом молиться. Иногда чувствуешь себя как Лот в Содоме. – Он улыбнулся не без осуждения, глаза его практически исчезли в складках жира. – Но я слишком серьезно настроен, инспектор. Может быть, вы за то, чтобы продолжалась эта распоясавшаяся гульба?
– Ну что вы, – заметил Шон.
– Вы знаете, когда-нибудь веселье должно прекратиться. – Карандаш упал с негромким резким стуком. – Раз – и все. Ему на смену придет похмелье. И тогда все эти людишки с Карнейби-стрит, из стрип-клубов, все эти аристократы-фотографы, принцессы из мира мод и миллионеры от поп-музыки нам не помогут. Они не станут платить по нашим счетам, когда заявятся иностранные кредиторы. Боюсь, нам предстоят весьма неприятные времена, инспектор, если мы в ближайшее время не прекратим веселиться и гулять. – Вайнинг снова улыбнулся.
– А как сюда вписываются иммигранты?
– Вот этот вопрос, инспектор, мы обязаны задать себе. Как они сюда вписываются? – Глазки скользнули в сторону, затем уставились на Шона. – Я вас не шокирую?
– Нет, – ответил Шон, не понимая, в чем дело.
– Обычно подобные вещи громко не говорят. Но ведь это же один из симптомов нашей собственной гибели: пока идет утечка наших лучших мозгов в Америку, Австралию, Южную Африку, мы импортируем – сколько их уже в Англии: два миллиона, три? – отбросы из Азии и с островов Карибского моря! Неграмотных, больных, ни на что не годных людей, большинство из них даже по-английски не умеют говорить!.. А сколько у вас, полицейских, из-за них работы? – Он поднял брови в ожидании ответа. Шон понимающе кивнул. Значит, Вайнинг и Мэри Редвин заодно? Обоим под кроватью мерещатся азиаты?
– Извините, я сел на своего любимого конька, – продолжал Вайнинг. – Разумеется, с экрана такое прямо говорить нельзя. Но можно бесстрастно изложить факты, посоветовать, указать на определенные явления. Будем надеяться, наших зрителей можно даже кое в чем убедить. – Дверь открылась. – А, Ева, заходите. – Та самая девушка с похорон в крестьянской расшитой блузке и юбке: блузка с глубоким вырезом, обнажавшим гладкие полные плечи, красиво посаженную прекрасную шею. Когда Ева повернулась к Шону, держа в руках кипу оранжевых и фиолетовых папок, он встал. Зеленые глаза узнали его, на секунду расширились от неожиданности, страха, темные полные губы приоткрылись. Шон заметил, как ее обнаженные руки крепче обхватили папки, прижали их к груди. Одна папка выскользнула, начала падать. Шон поймал ее – его пальцы задели гладкую теплую руку девушки.
– Инспектора Райена особо интересует передача о цветных иммигрантах, – сказал Вайнинг.
– Как раз то, что я искала, – ответила с легким акцентом девушка тихим голосом, почти шепотом. – Поэтому я так и задержалась. Она лежала отдельно от других. – Говоря это, Ева не сводила глаз с Шона.
Шон посмотрел на папку, которую держал в руках; она лежала сверху кипы. «Британия 70-х – иммигранты». Зазвонил телефон.
– Извините, – сказал Вайнинг. – Да, Вайнинг слушает.
Шон взглянул на девушку: любовница Редвина? Если да, тому повезло. Красота не современная, но способная заставить мужчину кинуться в омут. Не это ли произошло и с ним? Его пальцы до сих пор чувствовали теплоту ее руки, богатство плоти, щекотавшее ему нервы. Он поднял глаза от ее рук, сжимавших папки в ярких обложках, – пальцы Евы касались плавного изгиба шеи над вырезом блузки – к ее лицу. Чего она испугалась? Его? Но в глазах ее был не только страх.
– Он сейчас здесь, – тем временем говорил в трубку Вайнинг сначала резко, потом тихим шепотом. – Черт возьми, откуда я мог знать? Да, да, как только сможете. – Он снял трубку другого телефона и тем же тихим шепотом распорядился: – Пришлите сюда Дженкинса и Уильямса. Побыстрее, пожалуйста. Да, осложнения. – И еще тише: – Немедленно одного из механиков к лифту.
Шон слышал эти фразы, не вдумываясь в них: все мысли его были о девушке, ее глазах. Казалось, она хотела ему что-то сказать взглядом. Голос Вайнинга звучал как эхо – прошло некоторое время, прежде чем до Шона дошло: «Он сейчас здесь».
А Вайнинг пересек кабинет, улыбнулся, протянул руку – его лицо было очень бледным.
– Позвольте, инспектор, я постараюсь найти нужные вам материалы. – Голос неуверенный. Кто-то звонил и спрашивал про… Шона Райена? Ему ответили: «Он сейчас здесь». Потом Вайнинг звонит… вниз, дежурной? «Пришлите сюда Дженкинса и Уильямса». Кто они? Охранники?
Вайнинг небрежно потянулся за папкой, которую Шон держал в руках.
– Дайте-ка ее мне, вам же неудобно. Ева, будьте любезны, приготовьте нам чай! – Он улыбался побелевшим потным лицом, маленькие черные глазки, точно жучки, бегали по сторонам, в них читался страх. Рукой он схватился за папку. Ева полуобернулась и с удивлением посмотрела на него, как будто почувствовала страх в его голосе. Шон приставил ладонь к груди Вайнинга, толкнул. Ему показалось, что рука глубоко провалилась в подушку или в упругий живой матрас. Вайнинг покачнулся, попятился маленькими неуклюжими шажками, наткнулся ляжками на край стола и повалился на него.
Шон протянул руку мимо девушки к дверной ручке, подумал долю секунды, не взять ли еще две-три папки, но отбросил эту мысль.
– Остановите его, – заорал Вайнинг. Шон, задев рукой плечо девушки, проскочил мимо нее, глаза Евы широко раскрылись. Он выскочил в коридор, побежал к лифту, к лестнице. На этаже лифта не было. Он ринулся вниз по узкой каменной служебной лестнице – четвертый этаж, третий. Навстречу бегут какие-то люди. Им всего-навсего надо было остановить лифты, перекрыть лестницу. Они одновременно добежали до второго этажа: Шон, двое в форме и человек в комбинезоне с разводным ключом. Шон свернул направо, побежал по бесконечному коридору с застланным резиновой дорожкой полом. Где-то сзади Вайнинг орал: «Держи вора! Держи вора!» Справа – проход в стене; Шон бросился туда, открыл одну из трех дверей, попал на узкую металлическую перемычку: тоненькие перильца, лес металлических прутьев, вокруг тени. Свет шел снизу, пробиваясь сквозь прутья.
