стоящего.
— Женщин здесь нет, и женщины здесь не появятся.
— Но если ты не пробовал этого с мужчиной, откуда ты знаешь — может, тебе и понравится?
— Я уже видел тех, кто делает это с мужчинами, и мне их лица не понравились.
— Знаешь, дорогуша, я все-таки тебя замочу. — Роки улыбался. — К тому же мне сделали очень выгодное предложение.
— Роки, иногда действительно человеку, чтобы самому выжить, приходится убивать. Но ты же подыгрываешь им за какие-то мелкие подачки. Они же просто хотят использовать твою жажду насилия. Избавься от нее — и все будет в порядке.
— Что ты там такое несешь, а? Ну кто ты для меня? Тьфу, никто! Ты мне можешь предложить что-то лучшее? Нет, ни хера. Просто трепешь там что-то, ветер гоняешь!
— Послушай, Роки, а кто тебе... платит?
— Ребята на самом верху. Там решили, что слишком хлопотно тебя тут держать живым.
— А ты думал когда-нибудь, что ты человек, а не просто машина для убийства? — Белински пристально вгляделся в красивого итальянца. — Ну что ты знаешь, что ты умеешь, кроме как размахивать своим ножом? Тот, кто с мечом, от меча и погибнет. Это, наверное, все слыхали.
Выражение на лице Роки несколько изменилось, и теперь уже он стал всматриваться в лицо своего товарища по камере, в котором было столько спокойной уверенности в себе.
— Ты что, парень, один из чокнутых на религии, а?
— Роки, я провел много месяцев в подземной дыре. И все это время размышлял, что такое человек и зачем он живет на этой земле. И о том, что такое зло, и откуда оно в людях берется.
— Ну и что, нашел ответ? И теперь все знаешь?
— Нет, но я могу доказать тебе, что наемное убийство — это просто один из способов убить самого себя. Я кой-чего там, в той каменной дыре, понял.
— Понял, как спасти свою душу? Это так называется?
— Нет. Прежде всего — не подумай, что я тебе угрожаю или чего-нибудь такое... — В голосе Белински была полная откровенность и полная уверенность в себе. — Если ты попробуешь сунуться ко мне, считай, что ты уже труп. Был живой, а стал такой же мертвый, как вот эти железки на дверях.
Выражение на лице Роки снова изменилось.
— А ты, парень, что-то слишком быстро осмелел. С чего бы это, а?
— Ладно, мир, мир, — спокойно сказал Белински.
— А что я могу поделать? — пожаловался Роки. — Мне сунули в руку, сказали — вот того убрать. Ну, я и убираю. Такой уж я вот человек. И все это знают.
— Но ты же можешь измениться. Стать другим.
— И чем мне потом заниматься? Продавать Библию?
— Вовсе не обязательно. Можешь заниматься чем угодно. Например, для начала можешь быть мойщиком посуды. Пойдешь учиться. Потом найдешь какое-нибудь толковое дело.
— Я? Учиться? — Роки даже присвистнул, но по всему было видно, что идея ему понравилась.
— Ты вот подумай, о чем я тебе сказал, — сказал Белински, закрывая глаза и присоединяясь к сотням других, погружающихся в сон людей, — бормочущим, ворочающимся, мрачным, запуганным.
И с тех пор каждое утро Перли, взглянув на Белински, улыбался своей широкой улыбкой и говорил:
— Ну, вы посмотрите — это же мистер Белински, живой и здоровый! Чудеса!
А Хесус, сверкнув своими темными узкими глазками, бормотал:
— Ну, уж сегодня вечером его точно убьют.
Перли разражался громовым смехом и хлопал себя по огромной ляжке, а Хесус еще больше щурил глаза и становился в позу гордого тореадора.
Каждый день мускулы в когда-то могучем теле Белински все больше оживали. И скоро далеко не каждый здоровяк рискнул бы схватиться с ним. Однако в драке с Перли он бы еще не выжил — Перли был слишком силен и огромен и при этом поразительно быстр в своих движениях. Плохо пришлось бы Белински пока и в схватке с Хесусом, который обладал врожденной свирепостью и гибкостью гремучей змеи.
Каждый день все более укреплялась в Роки мысль о том, что он мог бы чему-то учиться. Он даже стал брать книги из скудных запасов тюрьмы. Книги открывали ему то, о чем он даже и не подозревал; он постоянно удивлялся, задавал вопросы самому себе и книгам, которые читал.
— Ну как же так, приятель, — говорил он, обращаясь к страницам раскрытой книги, — как же так? Вот ты говоришь, что за теми нашими звездами, которые мы видим на небе, есть еще
Белински всячески поддерживал новое увлечение Роки и посоветовал ему после книжки по астрономии почитать поэзию. Среди книг нашлась “Баллада Редлингской тюрьмы” Оскара Уайльда, и поэма так понравилась Роки, что он выучил ее на память и готов был цитировать в любой момент. Его друзья придумали даже нечто вроде игры: они старательно избегали в беседе с ним упоминания о поэзии, поэтах, Англии, тюрьмах, Оскаре Уайльде, гомосексуалистах, преступлении и наказании, но следили за тем, когда Роки начнет цитировать поэму, что во время прогулок во дворе он делал рано или поздно, совершенно независимо от предмета разговора. Роки незаметно переводил беседу в желательное для него русло, а потом неожиданно начинал цитировать, мечтательно прикрыв глаза веками с длинными ресницами:
—
Сам Белински взялся заучивать кое-какие фразы на испанском и индейском языках, которым учил его Хесус, и пытался запомнить невероятно сложные сказки, что рассказывал Перли. Некоторые заключенные, наблюдая за его усилиями запомнить и постичь что-то новое, пытались следовать его примеру; учение давалось Чарльзу Белински с большим трудом — его мозг был совершенно не подготовлен к интеллектуальным нагрузкам. Но Белински упорно преодолевал все препятствия.
Он старался оставаться в стороне от заговора и подготовки к бунту, который зрел день ото дня. Но и осуждать заключенных не мог. Около сотни человек, в основном, черные, находились в больничном отсеке — в знак протеста против условий содержания они перерезали себе ахиллесовы сухожилия. Еда была отвратительна — даже свиньи такое бы не ели; во время прогулок заключенным не позволяли никаких игр. В тюрьме не было ни столярной, ни какой-либо другой мастерской, где заключенные могли бы заниматься чем-то полезным. Единственным развлечением была прогулка, во время которой было позволено только ходить по двору. И заключенные ходили и кляли все на свете.
В тюрьме имелось то, что условно называлось “библиотекой”; когда-то начальнику тюрьмы досталось в наследство от дяди, который верил в силу печатного слова, небольшое количество заплесневелых книг. Начальник тюрьмы не нашел, где бы разместить эти книги у себя в доме, и притащил их в тюрьму, свалил в одном из бараков, который тогда был пуст в связи с санацией после эпидемии оспы. Потом наведывающимся иногда в тюрьму конгрессменам демонстрировали эти книги как знак просвещенности исправительно- тюремной системы; этот же, или уже другой, начальник тюрьмы прицепил на бараке надпись:
“БИБЛИОТЕКА. ОТКРЫТА С 2 ДО 4. ЗАБОТЬТЕСЬ О КНИГАХ, И ОНИ ПОЗАБОТЯТСЯ О ВАС. ЗНАНИЕ — СИЛА”.
Белински, в надежде предотвратить кровопролитие, к которому усиленно толкал заключенных Рональд Гриздик, пытался убедить чернокожих, мулатов и краснокожих, что следует избегать насилия; он старался донести до них мысль, что лучше “каждому учить каждого”.
Однажды в библиотеке ему попался в руки журнал “Америкэн Меркюри”. Прочитав редакторскую статью, он поразился, насколько мысли, там выраженные, совпадали с тем, что проповедовал он сам. Статья произвела на него такое сильное впечатление своим едким юмором, что он написал редактору незатейливое письмо, в котором благодарил его за “прекрасные слова” и просил прислать какие-нибудь книги в библиотеку тюрьмы Левенворт.
