как показалось автору, совсем забыл о нем перед войной. К счастью, это оказалось неверным. И теперь, десятилетия спустя, когда бы мы ни встретились с академиком Иосифьяном, мы оба держимся так, словно расстались вчера вечером. В дальнейшем «Полярная мечта» уже выходила под названием «Подводное солнце».
Это роман в числе других подарил мне трех корреспонденток, перепиской с которыми я дорожу. И прежде всего с Надеждой Ивановной Борзух из Славянска делюсь я своими литературными замыслами, хотя мы никогда не виделись. Переписываемся уже более четверти века. Участница партизанского движения, она потеряла в войну всех близких и, по ее словам, нашла в героях моих романов тех, кого недоставало ей в жизни. Вечно буду ей обязан за эти слова.
Другая корреспондентка, Люда из Запорожья, написала мне еще в пионерском возрасте, слала письма- дневники — целый внутренний мир. Я попытался наделить им одну из героинь романа «Льды возвращаются». Бывая в Москве, она, уже инженер и мать семейства, встречается со мной, как бы со своим былым дневником.
Имени третьей корреспондентки не назову. Она моя однофамилица, отец же ее, тоже, как и я, Александр Петрович, но погиб во время войны. И вот девочка, прочитав «Полярную мечту», вообразила и стала уверять других, что роман написан ее отцом. Ей по-детски страстно хотелось иметь отца!.. Десятилетия спустя, прочитав роман «Фаэты», решилась признаться в том, что она моя «самозваная дочь». Мне не на что было быть в претензии. Завязалась оживленная переписка. Так я нежданно приобрел «третью» дочь. Младшая, Елена, — завершает кандидатскую диссертацию в одном из академических институтов. Милая «самозванка» — рабочий человек с высоким интеллектом, словно заглянувшая к нам из будущего, о котором фантасту так хочется писать.
К началу пятидесятых годов я решил, что обрел собственное лицо, и мог уже не считать себя в какой-то мере связанным ни с дедом-шляхтичем, революционером, ни с другим дедом, в картузе и поддевке, и осуществил свою давнюю мечту — вступил наконец в ряды КПСС. Избирался в Союзе писателей СССР заместителем секретаря партийного бюро прозаиков и восемь раз был членом бюро секции прозы, причем два раза заместителем председателя при Леониде Соболеве и Константине Паустовском, которые многому меня научили.
Есть еще в пунктире воспоминаний эпизод, связанный с особо дорогой мне книгой академика Майского.
Верный боец революции, старый большевик, он не миновал ложного обвинения. В тягостные для жены Ивана Михайловича дни мало кто решался позвонить Агнии Александровне домой. Убежденный в невиновности Ивана Михайловича, я в числе немногих звонил ей. Надо ли говорить, как я обрадовался звонку Майского вскоре после его возвращения домой! Он попросил зайти. Я поспешил на улицу Горького, в дом, что напротив Моссовета. Майский, бодрый и веселый, встретил меня загадочной улыбкой.
— Я вот тут диктовал… Стенографистка кое-что расшифровала для вас…
Я не совсем понимал, что имеет в виду Майский. Тогда он напомнил о своем увлечении фантастикой и приключениями.
— Я обязан вам тем, что выдержал, — неожиданно сказал он.
Оказывается, находясь под следствием, в одиночном заключении, в промежутках между допросами он вспомнил о моих прочитанных романах и… решил мысленно перенестись в мир, рожденный собственным воображением. Принялся «писать в уме» роман. Запоминал главу за главой (как стихи!), раздраженно отрываясь для «дачи показаний» от своего невидимого и никому не известного занятия.
И так без пера и бумаги он сочинил роман «Близкое-далекое» и сразу же по возвращении домой продиктовал его стенографистке. А теперь вручает рукопись мне, «виновнику» (по его словам) рождения этого романа.
С жадным интересом читал я о приключениях и путешествии советского дипломата во время войны Майскому самому пришлось тогда добираться из СССР в Англию в обход фронтов, через Иран и вокруг Африки Роман, в основу которого автор положил увиденное, был написан живо и правдиво.
Хотелось представить себе, как возникало это удивительное произведение, запечатленное лишь в памяти! Я мысленно видел автора среди созданных его воображением героев, с которыми он «общался» в промежутках между беседами со следователем, полностью отключаясь от действительности, не мучаясь сомнениями, одиночеством, бессонницей. Ведь ничто так не поглощает человека, как созданный его воображением мир!
Справедливости ради надо сказать, что следствие по спровоцированному против академика Майского делу закончилось полным снятием с него всех обвинений еще до XX съезда нашей партии.
Я передал рукопись со своей рецензией в Издательство детской литературы, и книга вскоре вышла большим тиражом, имела заслуженный успех. Дружба с И.М.Майским сохранилась у меня до конца его дней. Бережно храню стопку книг Ивана Михайловича с теплыми авторскими надписями, одна из которых особенно дорога мне. Кроме того, с благодарностью вспоминаю его точные советы по поводу острых политических ситуаций, возникавших в моих романах.
9. ПУТИ ВОПЛОЩЕНИЯ
«Пунктир воспоминаний» не будет полным, если не упомянуть о том, что было для меня, писателя-фантаста, более чем хобби, как бы второй стороной моей жизни, — изобретательство, музыку, шахматы.
В начале пятидесятых годов вместе с Героем Советского Союза летчиком Мазуруком и еще некоторыми деятелями мы обратились в директивные органы с предложением создать Всесоюзное общество изобретателей. Спустя несколько лет оно было создано. Его органом стал журнал «Изобретатель и рационализатор». Меня ввели в его редакционную коллегию, где я и состою уже почти четверть века. Избирался делегатом всесоюзных съездов изобретателей и не раз членом Центрального совета ВОИР. В последние же годы вернулся и к самому изобретательству, задумав вместе с прославленным кардиохирургом профессором Сергеем Семеновичем Григоровым и другими соратниками «подкожную электростанцию» — устройство для самоподзарядки кардиостимуляторов сердца, аппаратов, спасающих людей от неизлечимой поперечной блокады. Источником энергии мини-электростанций служит сам пациент, его непроизвольные движения. Наш крохотный приборчик помещался вместо батареек в имплантируемый в организм больного кардиостимулятор. Источник питания не потребуется периодически менять, обходясь без повторных хирургических операций. Комитет по изобретениям и открытиям выдал нам уже шесть авторских свидетельств на различные технические решения этой задачи. В числе соавторов назову З.Л.Персица, старого соратника со времен Нью-йоркской выставки и НИИ-627, а также двух моих сыновей, опытного инженера капитана первого ранга Олега и только что закончившего МЭИ с отличием Никиту.
Любовью с детства к музыке я обязан дружбе с известным композитором, народным артистом РСФСР Антонио Спадавеккиа. Мы создали с ним (его музыка, мои либретто) три одноактные оперы, посвященные завоеванию космоса. Он же оркестровал для ансамбля и мою балладу «Рыбачка» — единственное мое произведение, которое исполнялось на эстраде популярной артисткой В.Е.Новиковой. Моим учителем композиции был профессор Московской консерватории, автор учебника по композиции И. И. Дубовский, тщетно пытавшийся помочь мне завершить фортепьянный концерт. Лишь одна его часть в исполнении лауреатов международных конкурсов В. Полторацкого и А. Суханова записана на пленку в Московской консерватории.
Пожалуй, более успешно выступил я на поприще композиции… шахматной, которая близка и искусству и изобретательству. В пятидесятых годах стал мастером спорта СССР и международным арбитром по шахматной композиции. А в середине семидесятых годов — международным мастером. Пятнадцать лет возглавлял Центральную комиссию по шахматной композиции СССР, десять лет был вице-президентом постоянной комиссии по шахматной композиции ФИДЕ. В 1956 году в Будапеште вместе с видным советским ученым, профессором А.П.Гуляевым принимал участие в ее создании. В 1964 году завоевал на шахматной олимпиаде золотую олимпийскую медаль за этюд, вызвавший международную полемику.
Шахматный этюд всегда привлекал меня трудностью создания, тем более что здесь я видел возможность воплощения самых невероятных идей. Потому над некоторыми произведениями я работал, с перерывами, по нескольку десятков лет. Словом, старался поймать на шахматной доске «синюю птицу», найти «шахматное чудо», воплотить в жизнь «немыслимый парадокс». И когда это удавалось, был счастлив. Целью своей считал утверждение торжества мысли над грубой силой. В шахматах можно все! Надо лишь
