девочка, впервые слышащая этот слегка хриплый шепот. На какой-то миг – лишь на сладкий, бесконечно сладкий миг – Ариэль позволила себе полностью поверить в это. Позволила предаться фантазии, что он и сам верит в нежные слова любви.
Но она понимала: этот миг не может длиться вечно.
– Так у меня не было ни с кем. – Голос Зика слегка дрожал. – За все эти годы мне ни с кем не было так хорошо, – повторил он, и Ариэль была готова поверить этим милым, бессмысленным словам любви, которые, она знала, он шептал сотни раз многим женщинам.
– Решил прибегнуть к сладкой лжи? – с известной долей коварства спросила она.
– Ты думаешь, я лгу тебе? – Зик приподнял голову, чтобы посмотреть на нее.
– Ну, может, и не совсем лжешь… Но это и не совсем правда… Просто слова под настроение. Постельные разговоры…
– Постельные разговоры? Ты считаешь, что это всего лишь постельные разговоры?
– А разве нет?
Зик долго, не отрываясь, смотрел на нее. Она ему не верит!
– Я люблю тебя, Ариэль! – горячо произнес он. – Этого я никогда не говорил ни одной женщине. Никогда.
Она молча глядела на него блестящими от слез неверящими глазами.
– О, Боже, Ариэль, ты плачешь? Но почему? Милая, прости, я не хотел тебя обидеть…
– Я ненавижу это, – пробормотала она, вытирая слезы.
– Что ты ненавидишь?
– Плакать. Терять контроль. Раскисать. – Она посмотрела на него. – И я прекрасно справлялась с этим столько лет. У меня были Кэмерон и моя работа. Интересная жизнь в обществе. И все было под полным контролем. А потом вернулся ты и… – Ариэль беспомощно развела руками, – …и я снова влюбилась в тебя, и все пошло прахом.
– Ариэль, – проговорил Зик, и блаженная улыбка расцвела на его лице. Он выглядел так, словно выиграл «Оскара».
– Нет, не надо. – Она уперлась кулаками в его грудь, не давая обнять себя. – Не надо.
– Но ты любишь меня. Ты только что сказала. И я люблю тебя.
– Любви недостаточно. Было недостаточно тогда и недостаточно сейчас.
– Тогда, может быть, да, – согласился он, – но сейчас все по-другому Потому что мы другие.
Ариэль покачала головой.
– Я не хочу влюбляться в тебя, Зик. Не могу позволить себе этого. Снова.
– Ты уже влюблена в меня.
– Тогда придется преодолеть.
– Ты сможешь?
– Да, смогу. – Она повернулась к разбросанной одежде в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть себя. Первой попалась его рубашка, и она начала надевать ее. – Я не вынесу этого снова, Зик. Не вынесу еще одного предательства. Не вынесу, – повторила она, борясь с запутавшимися рукавами. – Это слишком больно.
– Не одной тебе было больно. Не одну тебя предали.
Ее глаза расширились от несправедливости упрека.
– Я не предавала тебя! Никогда.
– Ты предпочла мне свою мать и свою карьеру.
Ее руки сжались в кулаки.
– Только после того, как обнаружила тебя в постели с другой женщиной.
– Но у меня ничего не было с той женщиной! Я даже не знал ее…
– А множество других? – взорвалась она, не в силах сдержать гнев. Он посмотрел на нее долгим взглядом.
– Никого не было… не было с того дня, как я встретил тебя. Была лишь ты.
– И помощница режиссера, и парикмахерши, и гримерши, и официантки в кафетерии, и…
– О чем ты, черт возьми, говоришь?
– О тебе! О тебе и твоем гареме.
– Моем гареме?
– О твоих легионах обожаемых женщин. О тех, которые ловят каждое твое слово, падают в обморок от одного твоего взгляда. Об официантках, секретаршах, ассистентках режиссеров, о твоих партнершах по фильмам. О Холли Ниле, наконец, – она назвала вторую бывшую жену Зика. – И еще о той итальянской графине, которая жила в твоей нью-йоркской квартире в прошлом году. О даме, которая баллотировалась в Конгресс и проиграла выборы из-за слухов, что вы использовали ее офис не только для бесед о цензуре. О манекенщице, которая рассказала бульварной прессе все о твоем вкусе в области дамского белья. О той женщине, которая…
