Речь шла только о жёлтых дверях. Да, видимо, в этом дело. – Он поспешно удалился, что-то бормоча.
Я поднялся по лестнице; несмотря на тёплую одежду, я поёжился при мысли о том, что обеспокоенное лицо отца чем-то напомнило мне тётю Зу.
Воспоминание о том страшном вечере в Алике прочно засело у меня в мозгу – и вместе с ним кое-что ещё, некий вопрос. Что-то, связанное со смыслом страха, со смыслом легенд.
Дул сильный ветер, когда я закрыл за собой дверь и остановился, глядя на снег и на ограждение. Я заметил, что ворота были распахнуты настежь, грохоча на ветру. Больше не от кого было отгораживаться. Я подумал о Великом Локсе.
Каким образом легенда могла оказаться столь близкой к истине? Кем был тот человек, который впервые придумал историю о Великом Локсе Фу, вытягивающем мир из щупалец ледяного дьявола Ракса? А потом предположил, что однажды может начаться обратный процесс?
Наверняка это мог быть лишь человек, переживший предыдущий судный день.
Но как же он выжил, не имея в своём распоряжении никакой технологии? Он не мог иметь никакой технологии, иначе она оставила бы какие-либо следы – в конце концов, Великий Холод продолжался лишь сорок лет.
До меня дошло, что я куда-то быстро иду, чувствуя, как холод впивается в мой разум ледяными когтями, и я впервые подумал о том, почему, собственно, я боялся холода. Мне говорили, что таков инстинкт. Как боль предупреждает человека об опасности, так и страх предупреждает его о стуже. Но почему страх? Разве сам холод – недостаточное предупреждение?
Если только это не была память предков, унаследованная от тех, кто пережил ужасы последнего Великого Холода…
И тогда я понял, что в конце концов победил их всех и громко рассмеялся, стоя посреди слепящего, пронизывающего холода. Им не удастся выжить; они слишком грубы, слишком эгоистичны, чтобы выжить в своей искусственной подземной норе. И даже если каким-то чудом им это удастся, то, когда солнце снова осветит их лица, они превратятся в стариков, дряхлых стариков, выползших на поверхность. И даже их дети лишатся детства и никогда не будут плавать на лодке, смотреть на облака, скользить по поверхности грума. Они проиграли.
По мере того как холод вгрызался в меня, у меня перед глазами возникали видения красивой девушки, ногу которой схватил ледяной дьявол; я видел, как она засыпает, а потом просыпается, целая и невредимая, не помня о том, что спала, не помня о прошедшем времени.
И недавняя картина – пустые хижины, пустые палатки…
И давным-давно – маленький мальчик, просыпающийся на пороге перед дверью, бодрый и весёлый, а пока он спал, он не дышал, даже сердце его не билось…
И он не становился старше.
Мой разум начинал меркнуть, но я не чувствовал страха. Словно в тумане, я увидел Кареглазку, такую же юную, улыбающуюся мне под новым солнцем, обнимающую меня все с той же любовью; и это должно было наступить очень скоро, потому что об этом сне не оставалось воспоминаний…
Вскоре появились лорины.
