Возможно, она всего лишь нервничает, решил Престимион. Она ведь из простых людей, а он — корональ; и она женщина, а он — мужчина; они остались наедине в личных апартаментах короналя. Они едва знакомы, и все же во время последней встречи много месяцев назад между ними возникло некоторое взаимопонимание — то, что никто из них не хотел выразить словами, но что явно подразумевало их будущее единение. В течение этих месяцев у них обоих было много времени, чтобы обдумать те несколько слов, которыми они обменялись в зале после приема у короналя, где награждали ее отца.
Чтобы заставить ее почувствовать себя свободнее, он выбрал легкомысленный, как он надеялся, тон.
— Я вам говорил в нашу прошлую встречу, что мы поужинаем вместе, как только я вернусь из поездки в Лабиринт. Но, наверное, забыл прибавить, что до возвращения в Замок мне предстоит путешествие на юг до самого Сиппульгара.
— Действительно, милорд, по мере того как шли недели, я начала удивляться. Но потом милорд Навигорн сообщил мне, что вы отправились дальше и, возможно, вернетесь только через много месяцев. Он сказал, что дело чрезвычайной важности заставило вас отправиться в отдаленную часть континента.
— Навигорн сообщил вам, как далеко я уехал и почему?
Она казалась изумленной.
— О нет! Да я и не спрашивала. Мне не пристало вмешиваться в дела государства. Я ведь всего лишь рядовая гражданка, милорд.
— Да, это так. Но теперь вы еще и придворная дама.
Придворные дамы каким-то образом узнают многие вещи, о которых простые граждане и мечтать не смеют.
Это было задумано как шутка, пусть и не совсем удачная; но она не приняла эту шутку. Что-то определенно не так, подумал он. Следовало ожидать некоторой напряженности во время подобной встречи, он и сам ее ощущал. Но во время всех их прежних встреч его в ней поразило именно исключительное самообладание, полное владение собой, не соответствующее ее молодому возрасту. По ее виду можно было сказать, что она способна справиться с любой ситуацией, какой бы она ни была щекотливой. Серьезная женщина, без улыбки стоящая перед ним сейчас, выглядела напряженной и смущенной, настороженной в движениях, явно взвешивающей каждое произнесенное слово.
— Тем не менее, — сказала она, — я понимала, что мне не подобает спрашивать о причине вашего путешествия. Могу я спросить, успешной ли была поездка, милорд?
— И да и нет. Встреча с понтифексом прошла хорошо. После этого я посетил странные и интересные места, познакомился с людьми, которые там правят. Эта часть тоже была удачной. Но у меня была еще одна цель, найти одного непоседливого лорда, действия которого угрожают стабильности государства. Вы знаете, кого я имею в виду, Вараиль? Нет. Хорошо, в конце концов, узнаете. Во всяком случае, я не смог его найти. Он, кажется, ускользнул из моих сетей.
— Ох, милорд, мне очень жаль.
— Мне тоже.
Теперь Престимион заметил впервые, как просто и скромно она одета: в официальное платье, подобающее для визита к короналю, но мрачного коричневого оттенка, который не шел к яркому румянцу на ее лице, а единственным украшением на ней был тонкий серебряный браслет. И она стянула свои чудесные волосы сзади в узел, что совсем ей не шло.
Долгожданное воссоединение не обещало ничего хорошего. Немного еды и вина, подумал он, возможно, это поможет расслабиться. Он вызвал Нилгира Сумананда.
У того уже все было готово в гостиной, пиршество поистине королевское. Но Вараиль едва притронулась к еде и лишь иногда подносила к губам бокал вина.
Наконец, когда беседа в третий или четвертый раз прервалась, Престимион сказал:
— У вас какая-то проблема Вараиль. В чем дело? Вы находитесь за шесть тысяч миль отсюда.
— Неужели, милорд? Конечно, вы очень добры, что пригласили меня поужинать с вами, и я не хочу показаться…
— Называйте меня Престимионом.
— О, милорд, как я могу?
— Легко. Это мое имя. Возможно, длинновато, но произносить его не трудно. Пре-сти-ми-он. Попробуйте.
Казалось, она сейчас заплачет.
— Это не правильно, милорд. Вы — корональ, а я никто; и в любом случае, мы едва знакомы. Называть вас по имени…
— Ну, неважно. — Он начал ощущать некоторое раздражение, но не понимал, в чем его причина: в ее мрачности и отчуждении или в его неумении вести беседу. Он произнес с некоторой резкостью:
— Минуту назад я попросил вас сказать мне, в чем проблема. Вы уклонились от ответа. Вы меня боитесь? Или считаете, что вам не пристало находиться здесь наедине со мной? Клянусь Божеством, Вараиль, вы ведь не влюбились в кого-то другого, пока меня не было, а? — Но он видел по ее лицу, что дело не в этом. — Скажите мне Вы как-то изменились в мое отсутствие. Что случилось?
Она на мгновение заколебалась.
— Мой отец, — произнесла она голосом настолько тихим, что он едва разобрал ее слова.
— Ваш отец? Что с вашим отцом?
Вараиль отвела глаза; десятки самых диких предположений одновременно пронеслись в голове Престимиона. Неужели Симбилон Кайф серьезно болен?
Умер? Обанкротился за одну ночь из-за катастрофического провала одной из его сомнительных спекуляций? Предупредил Вараиль, что она должна сурово отвергать любые поползновения молодого лорда короналя соблазнить ее?
— Он сошел с ума, милорд. Эта чума — безумие, которое охватило всю планету…
— Нет! Только не он!
— Это произошло очень быстро. Он находился в Сти, когда это случилось, а я, конечно, в Замке. Еще накануне он чувствовал себя прекрасно, как мне рассказывали, заключал сделки, встречался со своими агентами и посредниками, готовил захват какой-то компании, то есть занимался обычными делами. А на следующий день все изменилось. Вы помните его волосы и как он ими гордился? Ну, его старший клерк, Прокел Икабарин, всегда первым является в его кабинет каждое утро На этот раз, когда Прокел Икабарин вошел, он увидел, что отец стоит на коленях у письменного стола и стрижет свои волосы. «Помоги мне, Прокел Икабарин», — сказал он и протянул ему ножницы.
К тому времени он уже остриг большую часть волос, Услышанное позабавило Престимиона. Он отвернулся, чтобы скрыть от Вараиль улыбку. Дурацкая, экстравагантная башня из седых волос Симбилона Киафа острижена до короткой щетины? Самый восхитительный вид безумия, который мог его поразить.
Но это было еще не все. И не самое худшее.
— Когда он покончил с волосами, — рассказывала Вараиль, — он объявил, что его жизнь была греховной, потраченной впустую, что он раскаялся в своем стяжательстве, что должен сейчас же раздать свое состояние бедным и проводить жизнь в медитации и молитвах. После чего попросил Прокела Икабарина послать за несколькими ближайшими советниками и начал распределять свое имущество по всем благотворительным организациям, какие только мог вспомнить. Он раздал по крайней мере половину своего состояния за десять минут. Потом надел лохмотья нищего и пошел по городу просить подаяние.
— Мне трудно в это поверить, Вараиль.
— Вы думаете, мне легко, милорд? Я знаю, каким человеком был мой отец. Я никогда не питала на его счет никаких иллюзий; но не мне читать ему нотации насчет его образа действий, да я и сама не из тех, кто поворачивается спиной к богатству, как бы я ни относилась к его приемам в бизнесе. Но когда ко мне пришли сюда, в Замок, — как вы понимаете, милорд, я все время продолжала жить здесь в ваше отсутствие, — когда они пришли и сказали, что мой отец бродит по Сти в разорванной и грязной одежде, выпрашивая медные монетки на еду… Сначала я решила, что это, конечно, чья-то злая шутка. А потом… потом пришли другие сообщения, и я поехала в Сти, чтобы увидеть все собственными глазами.
— Он все отдал? И дом тоже?
— Он не вспомнил о доме. И хорошо, а то что бы стало со всеми нашими слугами — их бы выгнали на
