знаем, да и сам он не знает. Настанет время, и мы это выясним. Похоже, он следует по линии своих предков все дальше и дальше вглубь веков, разыскивает сородичей по плоти и крови. Шаг за шагом, тысячелетие за тысячелетием. Вчера, к примеру, он был трилобитом.
— Трилобитом?
— Древняя форма земной жизни, вымершая почти триста миллионов лет назад.
— Но… человек и… трилобит!
— Зародышевая плазма, доктор. Источник всего живого. Стоит немного уйти назад, и…
— Пожалуй, я понял, — медленно проговорил потрясённый Теннисон.
— Согласитесь, это потрясающе, — улыбнулся Экайер.
— Одно мне непонятно, — признался Теннисон. — Вот вы мне все это рассказываете. И в то же время не хотите, чтобы об этом знали. Когда я покину Харизму…
— Если покинете.
— То есть?
— Мы надеемся, что вы останетесь. Мы можем сделать вам очень выгодное предложение. Детали можно попозже обсудить.
— Но я могу отказаться.
— Сюда прилетает один-единственный корабль. Отсюда вы можете попасть только на Гастру.
— А вы абсолютно уверены, что на Гастру я возвращаться не хочу?
— У меня сложилось такое впечатление. Если вы действительно захотите улететь, сомневаюсь, что мы станем вас удерживать. Но могли бы, если бы захотели. Одно слово капитану, и он вам объявит, что у него на корабле не осталось свободных мест. Но я думаю, разумнее было бы дать вам спокойно улететь. Даже если бы вы кому-то пересказали все, о чем мы с вами беседовали, вряд ли бы вам поверили. Сочли бы очередной космической байкой.
— А вы, похоже, здорово в себе уверены.
— Абсолютно, — сказал Экайер.
Глава 10
Когда Теннисон проснулся, было ещё темно. Потеряв счёт времени, он лежал в мягкой, уютной, обволакивающей тишине и тьме — не спал уже, но до конца не проснулся, плохо понимая, что с ним произошло. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он ещё на Гастре. В комнате было темно, но откуда то проникала тонкая полоска света, и, когда глаза немного привыкли к мраку, он смог разглядеть очертания предметов. Кровать была мягкая, удобная. Чувство благостной дремоты охватило его целиком, ему захотелось ещё поспать, понежиться в тёплых объятиях сна… Но неожиданно он понял, что что-то не так, что он не на Гастре и не на корабле. Корабль! Он рывком сел в кровати. Сон как рукой сняло. Он все вспомнил. Корабль, Джилл, Харизма…
Харизма, Боже праведный! Он сразу все вспомнил.
Руки и ноги, казалось, онемели. Он не мог пошевелиться.
«Мэри нашла Рай!»
Он понял, что свет идёт из-под двери, за которой гостиная. Полоска света колебалась, становилась то шире, то уже, исчезала совсем и появлялась вновь. «Это свет камина, — догадался он. — Дрова, наверное, уже давно догорели, это последние угли вспыхивают прощальным пламенем сквозь слой серого пепла…»
В тёмном углу комнаты шевельнулась тень, отделилась от остальных теней.
— Вы проснулись, сэр? — прозвучал дребезжащий голос.
— Да… проснулся вроде бы, — отозвался Теннисон плохо слушавшимися губами, — а ты… или вы, кто такой?
— Я Губерт, — ответила тень. — Я — ваш денщик и буду вам прислуживать.
— Я знаю, что такое «денщик», — сказал Теннисон. — Это слово мне встречалось, когда я кое-что читал по истории Древней Земли. Что-то такое, связанное с британскими военными. Слово было такое странное, что осталось в моей памяти.
— Потрясающе, сэр, — сказал Губерт. — Я вас поздравляю. Никто не знает, что это такое.
«Денщик» вышел из комнаты. В дверном проёме его можно было разглядеть получше. Странная, угловатая, человекоподобная фигура — сочетание силы и уверенности.
— Не пугайтесь, сэр, — сказал он, обернувшись. — Я робот, но я не причиню вам вреда. Единственная моя цель — вам прислуживать. Включить свет? Вы готовы?
— Да… готов. Пожалуйста, включи свет.
На столике, стоявшем у дальней стены гостиной, зажглась лампа. Гостиная как гостиная, все, как вчера: солидная, крепкая мебель, сияние металлических кнопок на обивке, мягкий блеск старого дерева, картины на стенах.
Теннисон отбросил одеяло и обнаружил, что раздет догола. Свесил ноги с кровати и встал на ковёр. Потянулся к стулу, на который ночью бросил одежду. Одежды не было. Поднял руку, откинул со лба волосы, потёр щеки и почувствовал, что оброс щетиной.
— Ваш гардероб пока не прибыл, — пояснил Губерт. — Но мне удалось раздобыть для вас смену одежды. Ванна вон там, завтрак готов.
— Сначала ванну, — сказал Теннисон решительно. — Душ у вас тут есть?
— Есть и ванна, и душ. Если желаете, я приготовлю ванну.
— Не стоит. Обойдусь душем. Это быстрее. А мне надо спешить. Есть работа. Что слышно о Мэри?
— Поскольку я предполагал, что вам это будет интересно, — продребезжал Губерт, — я навестил её примерно час назад. Сестра сказала, что дела идут на лад и протеин-Х ей помогает. В ванной, сэр, вы найдёте полотенца, зубную щётку и принадлежности для бритья. Когда вымоетесь, я дам вам одежду.
— Благодарю, — сказал Теннисон. — Да ты просто профессионал. Тебе часто приходится выполнять такую работу?
— Я — денщик мистера Экайера, сэр. Нас у него двое. Так что он меня вам одолжил.
Выйдя из ванной, Теннисон обнаружил, что кровать аккуратно прибрана и на ней стопкой сложена его одежда.
Робот Губерт, которого он теперь мог разглядеть как следует, был очень похож на человека — идеализированного такого, с иголочки. У него была лысая голова, и полированная металлическая поверхность не оставляла никаких сомнений в том, что она именно металлическая, но вся фигура робота была выполнена исключительно декоративно, — даже иллюзия была, что он одет.
— Желаете позавтракать? — поинтересовался робот.
— Нет, пока только кофе. Позавтракаю попозже. Погляжу, как там Мэри, и вернусь.
— Кофе будет подан в гостиной, — сообщил робот, — Перед камином. Сейчас разведу огонь получше.
Глава 11
Обойдя здание клиники, Теннисон обнаружил, что позади него находится сад. Всходило солнце, и горы, подступавшие к Ватикану с запада, казались ещё ближе, чем были на самом деле. Громадная стена, синева которой менялась от основания к вершинам: внизу горы были темно-синие, почти чёрные, а вершины искрились алмазным блеском в первых лучах утреннего солнца. Сад поразил Теннисона аккуратностью и ухоженностью. Сейчас, в эти первые утренние часы, здесь царили тишина и нежность. По саду разбегались в разные стороны вымощенные гравием дорожки, обрамлённые ровно подстриженными кустиками и изящно составленными композициями цветов на клумбах. Многие кустарники и цветы цвели или отцветали. Разглядывая растения, Теннисон с трудом вспоминал названия. Вдалеке, по правую сторону, он различил три фигуры в коричневых балахонах, которые медленно, как бы в глубоком раздумье, двигались по дорожке, склонив поблёскивающие в лучах солнца головы, опустив на грудь стальные подбородки. Прохлада ночи постепенно уступала теплу лучей утреннего солнца. В саду было так спокойно и красиво, что Теннисон поймал себя на мысли: «Мне тут нравится». На том месте, где пересекались сразу три дорожки, он обнаружил каменную скамью и присел на неё, чтобы полюбоваться на синюю стену гор.
Он сидел, смотрел и сам себе удивлялся — такого ощущения он не испытывал долгие годы: покой, удовлетворение своим трудом. У Мэри дела шли неплохо, возможно, она была на пути к полному выздоровлению, хотя наверняка судить было ещё, пожалуй, рано. Но лихорадка отступала, пульс
