существовало до сих пор, а в те далёкие дни, когда Ватикан только-только зарождался, оно было и того прочнее.
А вот сколько у роботов было кораблей, на которых они прибыли, и как они раздобыли на Земле оборудование для них, этого в записях Джилл не нашла. По самой точной её оценке кораблей должно было быть никак не больше трех. Было сделано несколько челночных рейсов на Землю и обратно, последним из них доставили материалы и оборудование, ещё не собранные ко времени первой высадки. Последним рейсом прибыли и люди, чьи потомки до сих пор жили на планете. Впоследствии корабли были разобраны на части и использованы в качестве утильсырья. Но когда это сделали, было неясно.
«Скорее всего, — предположила Джилл, — не раньше, чем были построены новые корабли, управляемые разумом, если они действительно были таковыми».
На первый взгляд могло показаться, что роботы сделали гораздо больше, чем можно было успеть за тысячу лет — могло показаться, если забыть о том, что роботы не нуждаются ни в отдыхе, ни в сне. Они могли работать круглые сутки напролёт в течение недель, месяцев, лет. Они никогда и ничем не болели. Им не нужны были ни отпуска, ни развлечения. Им не нужно было тратить время на еду и перекуры.
А создание роботов нового поколения и их модернизация — это же было намного проще, чем эволюция биологических форм жизни! Естественная биологическая эволюция — это смерть старых поколений и рождение новых, необходимость генетических мутаций в процессе длительного, медленного процесса адаптации. А роботам для появления новых видов нужно только разработать новые модели и механизмы и воплотить то, что существовало на чертежах.
За спиной Джилл послышались шаги, она обернулась.
Это был Аза с молоком и сандвичами. Он аккуратно поставил поднос на стол и бесшумно отошёл в сторону.
— Чем ещё я могу помочь вам, мисс?
— Ничего не нужно, — улыбнулась Джилл. — Отдохни. Посиди со мной. Поболтаем?
— Я не нуждаюсь в отдыхе, — возразил робот. — И сидеть мне вовсе не обязательно.
— Но в этом же нет ничего противозаконного.
— Противозаконного — нет, мисс.
— Даже кардиналы сидят, — убеждала она робота. — Когда Его Преосвященство, Феодосий, навещает меня, он всегда садится на эту табуретку и разговаривает со мной.
— Если желаете, — сказал Аза и опустился на табуретку.
Джилл взяла с подноса сандвич и откусила кусочек. Сандвич был с необычайно вкусным ростбифом. Отхлебнув молока, она спросила:
— Аза, ты не мог бы рассказать мне о себе? Ты появился на Земле?
— Нет, мисс, не на Земле.
— Значит, здесь?
— Да, здесь. Я — робот третьего поколения.
— Понятно. И сколько же здесь может быть поколений?
— Трудно сказать. Это как считать, мисс. Кто говорит — пять, а кто и все семь.
— Так много?
— Так много. Может, и больше.
— А ты бывал когда-нибудь в тех местах, которые находили Слушатели?
— Дважды, мисс. Я совершил два путешествия.
— А за пределами пространства и времени бывал?
— Один раз.
— А ты не мог бы мне рассказать, на что это похоже?
— Не могу, мисс. Невозможно рассказать. Просто — другое место. Совсем не так, как здесь.
Глава 18
Теннисону снился математический мир. На этот раз одно из уравнений показалось ему знакомым. Да нет, не одно, а больше…
Первое, как ему почудилось, было Экайером. График и внешне неуловимо напоминал Экайера, и уравнение, которое он изображал, несло в себе что-то экайеровское, но что именно — он понять не мог. Может быть, дело в цвете — в графике преобладали серый и розовый цвета, а именно они почему-то ассоциировались с Экайером.
«Нет, цвета тут ни при чем, — думал Теннисон во сне. — Скорее всего, дело именно в тех компонентах, в тех символах, которые слагают уравнения, в зримых очертаниях графиков».
Теннисон мучился, тяжело дышал, покрывался потом, напрягался изо всех сил, пытаясь решить уравнения, но это оказалось не под силу, — ведь он не знал ни условий, ни значения знаков и символов.
Он неохотно, с трудом отошёл от того уравнения, что показалось ему Экайером. «Нужно посмотреть с другого места, — решил он. — Отвести взгляд и посмотреть снова — вдруг тогда все станет ясно?»
Ему обязательно, во что бы то ни стало надо узнать, Экайер ли это.
Окружающее виделось Теннисону в дымке, очертания графиков расплывались, воздух — если это был воздух — колебался, дрожал.
«Если хоть что-нибудь тут стояло на месте, я бы смог все как следует разглядеть», — страдал Теннисон. Вся беда была в том, что вроде бы и не менялось ничего, но во всем ощущалась такая зыбкость, такая изменчивость — того гляди, все растает.
Он исполнил своё намерение — отвёл взгляд в сторону и снова взглянул на то же самое место, в надежде, что застанет график врасплох.
«Экайер» исчез! Пропали серый и розовый цвета. Теперь на этом месте возникли совершенно другой график и другая цепочка уравнений. Они горели ярко-лиловым и золотым цветами.
Глядя на этот график, Теннисон окаменел. Мурашки побежали по спине. В ужасе он закричал:
— Мэри! Мэри! Мэри!
Пытаясь стряхнуть оцепенение, мучительно, напрягая последние силы, он попытался вырваться оттуда, где находился. Но бежать было некуда, и какая-то неведомая, невидимая сила держала его, не давая уйти.
— Нет! Нет! Нет! — кричал он, а кто-то шептал ему:
— Ну-ну-ну… — и ласковые руки гладили его…
Открыв глаза, он обнаружил, что кругом темно, — и это было странно, ведь глаза его были открыты.
Знакомый голос произнёс:
— Нет-нет, Губерт, все в порядке. Просто ему снился страшный сон.
— Джилл… — слабым голосом выговорил Теннисон.
— Да, милый. Все хорошо. Я с тобой. Ты вернулся…
Он лежал на кровати. Над ним склонилась Джилл, а в дверном проёме застыл Губерт.
— Я сегодня задержалась допоздна, — объяснила Джилл. — Думала, ты уже спишь, но на всякий случай постучала, и Губерт впустил меня. Я хотела повидаться с тобой. Мне так много нужно сказать тебе, Джейсон.
— Я был в математическом мире, — сказал Теннисон. — Опять он мне приснился. Джилл, я видел Экайера — он был серо-розовый, а когда я на секунду отвёл взгляд…
— Ты кричал что-то про Мэри. Там была Мэри? Райская Мэри?
Он кивнул и попытался сесть, все ещё не в силах окончательно прогнать кошмарное видение.
— Мэри была лиловая и золотая, — сказал Джейсон. — И это было ужасно!
Глава 19
Двенадцать лет Декер не возвращался к катеру — да, двенадцать лет назад он ушёл отсюда насовсем, а катер остался лежать в небольшом, заросшем густой травой ущелье между отвесными скалами. За годы все вокруг сильно заросло, но не настолько, чтобы катера совсем не стало видно. По всей вероятности, не только Декер, но и никто сюда не наведывался все эти годы, потому что катер лежал так, как запомнил Декер. Он сам удивился, что легко удалось разыскать катер, не заблудиться в бесчисленных отрогах и выйти куда нужно.