иглистые ветви хвои, сверкало, серебрясь, небольшое лесное озерцо…
— Сюды должна беспременно придти лосина, али и сам бурый хозяин леса, медведь, — мысленно произнес юноша, весь загораясь от мысли потягать свои силы с далеко небезопасным четвероногим врагом, и приготовился ждать.
Минуты потянулись убийственно долго. Алеша то вынимал свою ручницу из кожаной берендейки,[73] чтобы как-нибудь скоротать время, то снова вкладывал ее назад. Его мысли то вертелись на четвероногих обитателях тайги, то возвращались к недавнему былому, к милым голубым глазкам Танюши Строгановой, или с бешеною быстротою неслись вперед. Горячее воображение рисовало ему яркие картины. Он видел уже завоеванной Сибирь… Видел свергнутого в цепях Кучума… Видел рабынями гордых жен[74] его и дочерей, а победную, вольную дружину на высоте ее славы…
Он зашел в своих мечтах так далеко, что едва услышал легкий шорох неподалеку от себя.
— Должно лось, али козуля, а то и Мишенька пробирается, — вихрем пронеслось в голове юноши, и он проворно схватил в руки ружье.
Шорох раздался явственнее, ближе… Чьи-то шаги, мягко и быстро, ступали по мху.
Алексей насторожился, зашел за ствол дерева и притих, затая дыханье.
Зашелестели пихты, зашуршала трава…
Юноша чуть не вскрикнул от изумления. Перед ним стоял высокий, широкоплечий и сильный татарин-киргиз, в узких штанах из меха, в меховой же, из шкуры оленя куртке, сшитой из прямых бурых и черных полосок вперемежку с белым горностаем. Деревянные пуговицы обложены были золотом на куртке. Золотые же пластинки, обильно расшитые по краям одежды, поблескивали при свете заходящего солнца. Шапка — остроконечный войлочный колпак с золотым украшением, из-под которого быстро смотрели с беспокойным блеском живые черные глаза. Очень узкие войлочные сапоги и доха из верблюжьей шерсти заканчивали странный наряд киргиза. Он держал лук наготове. Колчан со стрелами и нож болтались у пояса. На изжелта-бледном скуластом лице и в чуть раскосых глазах виднелось напряженное внимание, почти тревога. На вид ему было лет двадцать с небольшим, но мощью и силой веяло от его богатырской фигуры.
Он не мог видеть притаившегося за деревом Алексея. Очевидно другой враг тревожил его.
Сердце юного князя забило тревогу. Татарин по своему внешнему виду казался не простым смертным. По массе золотых побрякушек у пояса и вокруг шеи, по расшитому галуном высокому колпаку видно было, что это один из важных и знатных обитателей степи.
— Вот бы полонить такого! Ермак Тимофеич спасибо скажет! — вихрем пронеслось в запылавшей голове Алеши.
Но как?.. Как полонить?.. Он, кажется, вдвое крупнее и сильнее его, князя Алексея, этот степной дикарь. Обернись он сейчас, и пропал Алеша под ударом его кривого, как серп, острого ножа.
— А взять живьем надо… Полонить такого, значит хорошего языка [75] добыть, — сообразил юноша.
Нет, во што бы то ни стало его живьем добыть надо!..
И, не медля более, Алексей пригнулся к земле и пополз змеею, скрытый высокой травою тайги. Вот уж ближе, ближе от него татарин. Его узкие черные глаза зорко впиваются в чащу… Очевидно, он слышит шорох, но иначе объясняет его себе… В его скуластом лице отразилось самое живое нетерпение. Дикого лесного зверя поджидает татарин, сын вольных киргизских степей.
Алеша теперь уже был в трех шагах расстояния от него. Он чуть приподнимается и быстро разматывает пояс, стягивающий кафтан. Сердце его стучит сильнее, стучит так, что вот-вот, мнится юноше, услышит его биение и киргиз… Но последний стоит спиной к Алексею… Если он вздумает сделать хоть шаг, то немедленно наступит на кудрявую голову подползшего к нему князя.
Еще пододвинулся к врагу Алеша. Теперь стоит ему протянуть руку, и он дотронется до мягких войлочных, обшитых верблюжьей шерстью, чобот татарина.
Затаив дыхание Алеша медленно и осторожно берет свой пояс в руки и, чуть дыша, окружает им ноги дикаря. Тот все еще стоит в задумчивости, не подозревая о грозящей ему опасности. А толстый, крепкий пояс незаметно окружает его ноги чуть выше щиколотки, поверх ступней… Совсем уже замерло дыханье в груди Алеши…
— Держись!.. — неистово выкрикнул он вдруг, затягивая разом оба конца пояса обеими руками.
Ошеломленный неожиданным криком дикарь хотел рвануться вперед и в тот же миг тяжело рухнул в траву, связанный по ногам.
Не теряя минуты Алеша кошкой прыгнул ему на грудь и, не дав опомниться, свободным концом пояса скрутил его руки. Потом выхватил кривой нож из-за пояса дикаря. Последний лежал на траве беспомощный как ребенок и, дико вращая глазами, силился порвать пояс, плотно скрутивший ему ноги и руки. Но толстая холстина была соткана прочно. Да и Алексей следил зорко за каждым движением врага.
— Коли двинешься — убью!.. — сверкнув на пленника грозным взором вскричал он, и, так как тот не мог понять его слов, приставил к груди дикаря его же нож.
Все это произошло не больше, как в минуту.
Глаза татарина вспыхнули злыми огоньками.
Алексей, все еще сидя на его груди и держа нож у сердца врага одной рукою, другую приставил ко рту и громко крикнул:
— Сюда, ребята, на помощь!..
Гулким раскатом пронесся его призыв по тайге. Вскоре из кустов орешника выглянула скуластая физиономия Ахметки.
— Ай, хорошо пленник!.. Больно хорош!.. Поймал пленника, бачка!..
Князь Таузак это, самого Кучума ближний человек, — мотая головой и поблескивая глазами повторял он, разглядывая связанного татарина как диковинную, редкую вещицу.
Тот только метнул на него свирепым взором.
— Джан Кучик![76] — произнес он хрипло и плюнул в сторону Ахметки.
— Што он лопочет? — заинтересовался Алексей.
— Ругается, бачка… Ну, да поругаешься ты у нас, постой, как поджаривать тебе пятки станем, — зловеще блеснув глазами прошипел Ахметка.
— К бачке-атаману сволокем его, бачка, на помощь только кликнем своих, суетился проводник.
Но и скликать не пришлось прочих охотников. Они прорвались сквозь чащу, теперь были тут же и помогали связывать Таузака. Потом освободили его ноги и погнали вперед, прямо в стан Ермака, хваля по дороге своего юного товарища, сумевшего раздобыть атаману такого важного языка.
Глава 8
ДОПРОС. — ПОСОЛ К КУЧУМУ
— Атаман, гляди, никак волокут наши особую дичину к твоей милости, разглядев своими зоркими глазами приближающуюся к стану группу охотников произнес Кольцо.
Ермак, задремавший у костра на вдвое сложенном потнике, с живостью юноши вскочил на ноги.
— И то, особая дичина, Иваныч! Языка раздобыли!.. Эка, молодцы у меня ребята! — оживляясь вскричал он.
Вмиг стан засуетился и высыпал навстречу охотникам. Ахметка первый выскочил вперед и спешно стал докладывать, как «молодой бачка» полонил батыря и как позвал на помощь, и как связали они пленника, ровно барана.
— Неушто один одолел, Алеша? — ласково блеснув на юношу своими быстрыми глазами спросил Ермак.
— Один, атаман, — не без некоторой гордости отвечал тот.
— Ай да Алеша! Ай да князенька! Исполать тебе, друже! — обласкал еще раз Алексея Ермак и вмиг
