несколько секунд смотрел в глаза раздосадованного Судьи, потом, только лишь из чувства независимости, спросил, стараясь казаться простодушным:
– Закурить есть? Черный все сигареты у меня перетаскал...
Судья полез, было, в боковой карман пиджака, но, вспомнив, что он при исполнении, чуточку покраснел, отдернул руку и попросил Баламута пройти в кабинет.
Устроившись на стуле, Николай, внимательно оглядел небесную канцелярию. Интерьер показался ему унылым и он, принявшись растирать ладонью заспанные еще глаза, подумал, что было бы гораздо лучше, если бы Судья принял его где-нибудь в тихом баре за стойкой, в непринужденной обстановке, скажем, летнего пятничного вечера. И тут же услышал:
– Пиво? Водка? Джин-тоник? Текила? Рябчики с ананасами?
Моментально отняв руку от глаз, Баламут увидел, что обстановка кардинальным образом изменилась и причем изменилась в лучшую сторону: он сидел уже не в пропахшем застаревшими обоями унылом кабинете, а за стойкой уютного бара. Полутьма, приятная тихая музыка, перемежаемая популярными российскими и зарубежными шлягерами, дружественное лицо бармена, шеренги бутылок, готовых к немедленному самопожертвованию, значительно улучшили настроение Николая, и он, показав главнокомандующему спиртного золотой свой клык, заказал две двойные водки.
– Ему, – показал он подбородком на Судью, сидевшего рядом, – безалкогольную.
И загоготал во весь голос, разогнав по углам начавшийся полонез Огинского. Бармен понимающе улыбнулся и, не мешкая, принялся откручивать голову любимой Баламутом 'Столичной'.
Закусив маслиной, фаршированной осетриной, Николай опустил локти на стойку, сверкавшую полировкой, обхватил ладонями голову и, уставившись в неубранную бутылку, впустил в себя пришедший в сознание полонез.
– Мне на Кырк надо... – сказал он Судье, когда полонез сменился задорным 'ней-на-на-на'. – Там Софа...
– Пожалуйста, – ответил служащий небесного распределителя. – Но только на восемнадцать с половиной суток.
– Почему на восемнадцать с половиной? – не понял захмелевший Баламут.
– Через восемнадцать с половиной суток у вас закончится лимит времени. Все закончится...
– И будущих жизней тоже не будет? – чуть не всплакнул Коля (водка небесного разлива действовала весьма результативно).
– И будущих жизней тоже. Все будет обновлено. Никакой реинкарнации, никакой реабилитации, никакой...
– Коллективизации... – вздохнул Баламут.
– Да. Никакой коллективизации.
– Так не бывает.
– Как не бывает?
– Без вариантов. Ваш босс ведь тоже человек.
– Всего лишь в некотором роде...
– Ну так, может, устроите мне с ним встречу? Мы ведь знакомы – я в прошлом году Адамом был, любимцем его, можно сказать... До сих пор помню, как подолгу мы беседовали о смысле жизни, о грехе, о знаниях, которые умножают печали...
– Вы его предали... Он сердит...
– Дык, я помолюсь! Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься...
– Ну, есть один вариантик... Но очень неперспективный при вашей склонности к алкоголю и непродуманным поступкам.
– Не надо ля-ля! – закачался из стороны в сторону указательный палец Баламута. – Мы все свои не... недостатки при необходимости обращаем в при... преимущества! Какой там у вас вариант?
– Если вы попадете на корабль Трахтенна, и вовремя попадете, то он у вас появится.
– А как мне туда попасть? Шатл с мыса Канаверал угнать?
– Пустое! Пока вы на нем до Марса долетите, мы в новой 'Четверке' уже первый миллениум отмечать будем.
– Ты, начальник, мне лапшу на уши не вешай! Если есть вариант остановить корабль Трахтенна, то есть и вариант попасть на его корабль.
– Выход, мой дорогой алкоголик, там же где и вход. Вот вам двадцать рублей командировочных и прощайте! – сказал Судья и, уже соскочив со стула, подмигнул:
– А, может быть, лучше восемнадцать с половиной суток со златокудрой Софьей?
– Вали отсюда! – зло прищурив глаза, выцедил Баламут и отвернулся к бармену. Тот улыбался. И было от чего: на стойке перед Колей стоял во фрунт шкалик водки.
Выпив, Николай задумался. Он чувствовал, что над последними словами Судьи стоит подумать. Что-то в них было, какой-то намек, подсказка как ему попасть на смертоносный корабль Трахтенна. Но водка было очень хорошей и вокруг Баламута уже несколько минут клубился плотный туман, пропитанный только что исполненной песней 'Все мы, бабы, стервы'. В нем ему привиделась София, распускающая свои золотые струящиеся волосы. Отчаявшись дотянуться до жены, он спросил бармена:
– Ты чего-нибудь из его слов понял?
