обрастают плотью прежней конфигурации.
– Да, Маркс был глубоко не прав, материя вторична, – проговорил он, с удовольствием ощупывая тело и обнаруживая, что все у него на месте, включая и протез ступни. И, счастливый, полез на четвереньках из- под стола.
Клеопатра, увидев своего бывшего хозяина в весьма неестественной позе, взвизгнула и перебралась под бочок к супругу. Худосоков уселся в ее кресло и, оглядев внимательными глазами бывших своих подопытных свинок, решил, что с ними лучше не церемонится, а колоть сразу.
– Ты, хрен моржовый, морж хреновый, – двинул он хищно голову к Мстиславу Анатольевичу, – давай, выкладывай все с самого начала, да быстрее трави, времени нету.
Горохов повел повествование с момента своего появления в недрах Кырк-Шайтана, но Худосоков так часто повторял 'дальше', что он уложился минут в пятнадцать.
Выслушав рассказ, Ленчик задумался. Ему стало ясно, что в 'игре' участвуют, по меньшей мере, четыре стороны, не считая его самого.
'Первая сторона – это марияне, выпустившие космическую торпеду, – начал он мысленно загибать пальцы. – Вторая – несомненно, 'трешка'. Третья – это силы, которые охмурили Черного с Бельмондо, четвертая сторона привела Горохова с девицей на корабль.
Самый загадочный участник – это кукловоды Горохова. Странно все как-то получается. Искали друг друга Клеопатра с Гороховым, нашли, считай, случайно, и угодили в небесную канцелярию, там их быстренько охмурили, мобилизовали и сюда послали, чтобы они и сами загнулись, и 'трешку' расколошматили... Кому это выгодно? Только Координатору.
Третья сторона вообще откровенно издевается... Бельмондо с Черным, похоже, делают кому-то минет, сами того не зная.
'Трешка'... Она, несомненно, самоопределилась. И действует, худо-бедно действует, коли кукловоды Горохова суетятся... Да, голова пухнет... Но ясно, что все дела здесь делаются через Нулевую линию, то есть через колодец... Надо еще Трахтенна опросить...'
Поднявшись с кресла и пообещав немедленно вырвать ноги тому, кто встанет из-за стола без его на то высочайшего разрешения, он пошел к вон Серу. Тот ничего нового не рассказал, и Худосоков подумав еще, вернулся с ним мостик.
Оказавшись на командном пункте, вон Сер бросился к пульту управления, и волосы его стали дыбом: Горохов вовсе не затормозил корабль, он ускорил его!
У Худосокова волосы дыбом не встали, он, холодный и сосредоточенный, подошел к Мстиславу Анатольевичу и сказал сквозь зубы:
– Я эту девушку сейчас убью и изнасилую. Хочешь? Говори, падаль, на кого лямку тянешь?
Горохов не мог говорить – страх сломал ему голос. Худосоков брезгливо осмотрел его с ног до головы и обратил лицо к Клеопатре. Та, почувствовав в его взоре могильный холод, тоненько заголосила.
– Кончай выть, – сморщив лицо, помотал головой хозяин положения. – Мне убить – делать не хера.
– Мы... мы... нас... прислали... как начал портится Мыслитель... – заикаясь, заговорила девушка. – Он... сказали... стал в человека превращаться... Как Трахтенн...
Горохов, даже искореженный страхом, не смог простить супруге предательства и бросился на нее с желанием удушить. И Худосоков себя показал: схватив его за ворот левой рукой, он подался назад, и резко ударил правой в сердце.
Мстислав Анатольевич рухнул навзничь, как подкошенный. Клеопатра, белая, ставшая некрасивой, бросилась к супругу. Худосоков, вспомнив, что запретил ей вставать из-за стола, хотел пинком ноги вернуть девушку на место, но не стал этого делать: ему захотелось узнать в приличной ли он форме, то есть умерла ли 'падаль' от одного единственного его удара. 'Падаль' умерла, и Худосоков подумал: 'Ну и хорошо – нет теперь 'в-четвертых'. И уселся в кресло так, чтобы видеть Клеопатру, плакавшую над телом супруга.
...Трахтенна убийство Мстислава Анатольевича повергло в состояние шока. Он впервые видел настоящего бандита, он никогда не читал полных крови 'бандитских' романов (их на изнеженной Марии не было) и никогда не видел и не мог видеть ни кино-, ни телефильмов, сюжет которых построен на смаковании насилия (на Марии ксеноты наслаждались чем угодно, только не страхом, ибо страх – удел смертных). Подойдя на подрагивавших ногах к Худосокову, он спросил растерянно:
– Зачем... вы... это?
– Он сколько раз тебя замочить хотел, а? Сколько раз за последние сутки? – ответил вопросом на вопрос Ленчик. – Два раза, три? Так вот, теперь он не будет тебя, многоуважаемый засранец, беспокоить. И еще, разве до тебя не дошло, что эти фраера (прочертил подбородком кривую) завербованы сволочами с твоей планеты?
– Но они хотели только... Хотя...
– Врали они тебе, почем зря... Девушка лапшу тебе на уши вешала. И главное – меня они хотели обмануть, меня, Ленчика Худосокова!
Глаза Клеопатры засверкали ненавистью. Но Худосоков посмотрел так, что эти чувства немедленно сменились животным страхом.
– По-вашему получается, что люди в небесной канцелярии работают на мариян? – спросил Трахтенн, смятенный шириной диапазона чувств, попеременно владевших девушкой.
– Не знаю я, что такое небесная канцелярия. Хватит п-здеть! Ты затормозил ракету?
– Да... Однако на околоземную орбиту нам перейти не удастся... Постараемся приводниться на Искандеркуле.
– А почему не на море? Аральском, например?
– Грязи там много, – улыбнулся Трахтенн. – А во-вторых, Мстислав Анатольевич успел заклинить рули управления...
