– С вашим характером, милорд, она наверно была пятой?
– Около того. Смотря как и кого считать...
– А детей сколько бросил?
– Никого не бросал. До последнего брака один сын был от первой жены. Сейчас ему больше двадцати четырех. Живет в Москве с какой-то театральной гримершей в возрасте...
– Ну тогда вернемся к нашим баранам. Или, точнее – к вашим женам. Значит, поступила к вам на работу молоденькая сотрудница Вера...
– Да... Вера Юрьевна. Лет ей было 23. Самое время выходить замуж... Парень ее умотал в Канаду карьеру делать... Короче, тяжелый был у нее период в жизни. А я – уверенный в себе, все нипочем. И как-то раз очутились мы вдвоем на ее даче... Сначала я и не думал о серьезных отношениях. Но с каждым разом я все больше и больше тонул в ее глазах... Понимаешь, они говорили: 'Ты нужен, нужен, нужен мне'...
– Я улыбаюсь! – воскликнула Ольга и залилась смехом. – Несколько минут назад у меня были такие же глаза?
– Примерно, – поглощенный воспоминаниями, ответил я отрешенно. – Ну, я и переехал к ней... Через год она родила мне хорошенькую дочку. Полиной ее назвали. Как я был тогда счастлив!
Но постепенно начались размолвки. И начинались они всегда с тещи. Ты, наверное, внутренне улыбнулась сейчас – 'Плюнь, теща, на грудь – змеиный яд помогает!'. Но представь себе дочь генерала... Холодная, высокомерная и... и неподвижная. Вышла замуж за такого же самовлюбленного одноклассника. Никогда не любила его. Всю жизнь проработала на одной работе... Единственное удовольствие – диван, мягкие подушки и детективы... Не имея сил жить самой, она жила жизнью дочери. И однажды поняла, что начинает терять контроль над дочерью. И начала работу над моими ошибками. По ее настоянию я бросил свой институт и пошел работать охранником на болшевский рынок – там платили в шесть раз больше, чем за научные работы на английском языке... А Вера нашла хорошую работу – стала исполнительным директором какой-то бизнес-школы. И стала получать тысячу баксов... Постоянные презентации... Клубы... Короче, попала в крутую струю на самом гребне жизни. А у меня – все наоборот. Крутое пике в полный ноль... И самое обидное – я стал видеть дочку раз в неделю... Вере было удобнее, чтобы дочь все будни жила у бабушки...
– И что дальше?
– Как-то раз я звонил домой с работы и случайно врубился в ее телефонный разговор с матерью. Теще говорила высоким срывающимся голосом:
'Он тебе не ровня. Он – никто. А ты можешь забраться очень высоко. У тебя есть дочь, есть я. Ты должна заняться своей карьерой и только ей. Ничто не должно тебе мешать'.
'Ты не волнуйся, мам! – услышал я в конце разговора. – Все будет, как ты хочешь'.
И в конце концов, они меня выжали. Если бы ты знала, каким бесконечным торжеством блестели ее глаза... А дочь ревела: 'Поцелуйтесь, поцелуйтесь!!!'
– Все у тебя образуется... – проворковала Ольга, почувствовав, что я вконец развален своим экскурсом в прошлое. – Найдем мы деньги, не найдем – не важно. В Москве я тебя кое с кем сведу, получишь офис и 'Мерседес'. По пятницам будешь летать на теплые моря, по четвергам – играть в рулетку в 'Метелице'. Познакомлю тебя с Михалковым и Киселевым, а отплясывать на вечеринках будешь с Ладой Дэнс и Анжеликой Варум. Женю тебя на модели... Если захочешь – через пару лет депутатом тебя сделаем.
– Не... Депутатом не хочу. Лучше послом на Мартинику... Под финиковые пальмы на белый песок...
– А английский знаешь?
– Certainly, miss, – ответил я и чуть не упал, попав левой ногой в небольшую ямку на дороге.
– Ну тогда послом – не послом, а каким-нибудь советником можно устроить.
– Не хочу! Не хочу ни в какую систему! Не хочу командовать и подчинятся, не хочу подлаживаться, не хочу говорить то, что хотят слышать. Понимаешь, я всегда остаюсь самим собой... А в этой сволочной жизни достичь чего-нибудь можно лишь став кем-нибудь. Клерком. Плотником. Бухгалтером. Мужем, наконец. Если будешь оставаться самим собой – ничего не достигнешь, никем не станешь...
– Успокойся, успокойся, философ! – перебила меня Ольга, тронув пальчиками мои губы. И, помолчав секунду, продолжила, пристально заглядывая мне в глаза:
– Конченный ты... Бич... Да?
– А здесь, в тайге, другие, сударыня, и не водятся. А чего, собственно, ты ко мне прицепилась? Я же сказал тебе, что отправлю тебя в Москву. Забирай деньги своего папочки и вали отсюда. От одного воспоминания о твоих пластиковых офисах с искусственными фикусами, рулетках и вечеринках меня чуть не вырвало. Вы все, вместе взятые, не стоите Шуриных ушей, не говоря уже о стихах Смоктуновского! Мне нравиться их мир. Он бывает жестоким, но случайно. Они живут как дети в своих черепных коробках и никого не обманывают. И главное, себя не обманывают. У них нет выдуманных ценностей, Они не выпендриваются друг перед другом и не знают, что такое протекция... Ваш бог протекция...
– Да ты просто неудачник! Ты просто не смог ничего добиться и ушел в тайгу, в природу... Китайцы говорят 'Человек чуждающийся людей равен природе'.
– Да, я ушел... – начал было я, но вдруг совершенно неожиданно увидел воплотившегося из темноты Шуру. Тут же за спиной услышал шум и, обернувшись, увидел Елкина с монтировкой, сбегающего с придорожного пригорка.
– Вот, такие, вот, дела, – сказал Шура бесцветным голосом, когда мой рот, наконец, закрылся. – Пошли, Женя, разбираться. Что-то мы с тобой напутали. С тобой и твоим колхозом. И вы, девушка, пойдемте.
5. Зачем на шахте карцер? – Шура берет в клещи... – Мы все умрем?.. – Газовая атака. – Мы их одолели... – В руках у него был равнодушный пистолет.
В четыре часа ночи нас с Ольгой привели в небольшой сарай, стоявший на самом краю шахтной промплощадки. В нем уже сидели Коля с Борисом – по приказу Шуры их заперли сразу же после возвращения Елкина с запасного ствола.
В плотно закрывающейся двери сарая было небольшое (15 на 15 сантиметров), но тем не менее
