Она стояла ночью...
Какою теплою
Была ее рука!
Все началось с Надежды Кузнецовой-Шевченко. С Кузнечика – так ее называли подруги. Именно с ней я предпринял первую попытку воскресить 'Мы'. И проиграл вчистую.
Мы познакомились в автобусе. Только что спустившийся с гор студент, хмельной от жизни, вина и будущего, нога хромая, я балагурил – рассказывал даме с уткой в авоське, как правильно приготовить водоплавающее с яблоками. Балагурил, чтобы привлечь внимание сидевшей у окна симпатичной девушки с малюсенькой родимым пятном на кончике носа. К счастью, она направилась к выходу на моей остановке – нерешительный, я бы не поехал дальше, – и у самой двери мне удалось что-то сказать. Потом была прогулка, в течение которой мой голос осип от непрерывного говорения, а она узнала, как я сорвался на высокогорье с ледника, как ночью полз по скалам вниз, полз поводырем, ведя за собой геолога, страдающего куриной слепотой. На следующий день договорились идти в кино, но не вышло: за полчаса до свидания пришли друзья, два Сергея – Лазариди и Сапов. Пришли играть в покер. Я пытался их выпроводить: 'Какие игры, увольте! У меня роман на носу!' – но Лазариди, осклабившись, сказал: 'Роман на носу, пусть любовный, это далеко не покер, и потому надо что-то придумать, чтобы ты хоть какое-то время продолжал выглядеть в ее глазах джентльменом'.
Мы придумали, я встретил Надю, и у билетных касс кинотеатра 'неожиданно' столкнулся с Лазариди. Он, как и было оговорено, обнял меня, хохоча и похлопывая по спине:
– Черный!!! Вот здорово! Сто лет не виделись! Ты когда спустился?
– Вчера. А ты?
– А я сегодня! А что у тебя с ногой?
– ''Это не нога', – ответил волк Красной Шапочке и густо покраснел', – машинально пошутил я.
Надя, зардевшись, отвернулась.
– Понятно, об студентку споткнулся! – расхохотался Сергей. – Пошли, что ли, отметим конец полевого сезона, и начало полового?
– Так я... Мы вот в кино собрались... – стал я канючить по сценарию.
– Какое кино в такую жару! Я думаю, вместо него эта симпатичная девушка с удовольствием посмотрит твое уютное трех серийное холостяцкое жилище! Ведь правда? – подмигнул он ей.
Симпатичная девушка не возражала, и через десять минут мы играли в покер, а она готовила на кухне кофе и бутерброды.
Надя приехала с Алтая. Заочно училась в педагогическом институте, работала в противоградовой экспедиции. Жила у старшей сестры пятой в двухкомнатной квартире. Через месяц она стала первой моей женщиной. Перед этим мы гуляли, и я чувствовал, остро чувствовал, как это существо, идущее рядом, ждет соответствующего развития ситуации.
А мне не хотелось сокращать расстояния. Не было внутри того, что было с Наташей. Не было материнского взгляда, не было растворенного в нем будущего. Но я поцеловал в алевшую щечку, и все пошло, как у всех. Потом она приходила, иногда оставалась на ночь, и я рассматривал ее, спящую, думая, жениться или оставить все, как есть.
Все решилось просто – однажды она пришла, села в кресло и сказала, что беременна, видимо, беременна. Я представил себя отцом семейства, ее – женой, и, не увидев в этом ничего дурного, предложил назавтра ехать в ЗАГС. Через день после подачи заявления менструации скоропостижно возобновились – оказывается, была банальная задержка.
На свадьбе, когда гости разошлись, и остались одни близкие друзья, она, возбужденная и хмельная, села мне на колени и несколько раз обидно и больно, с прозрачным контекстом: 'Сделала я тебя, сделала!' пошлепала по щеке. Сергей Лазариди это видел. Уходя, он сказал:
– Черный, не мое это дело, но, кажется, тебя прикупили.
Тогда я это проглотил в подсознание. Надежда просто вышла замуж. Она просто обрела мужа, как хотела обрести Тамара, она обрела квартиру вместо холодной сестриной веранды, на которой обитала. Потом она родила мне мальчика, и я стал счастлив.
Я стал уверенным в себе мужчиной, но именно тогда все началось.
Душа всех компаний, она, истинный Кузнечик, хотела просто жить, как все люди, хотела просто веселится, хотела струиться, как струится ручеек по дну долины. От зеленой лужайки к зеленой лужайке, с камня на камень.
А я, воспитанный отцом Олегом, заставлял читать книги, заставлял думать о будущем, предлагал строить планы, я брал за руку, тащил куда-то.
Я тащил, она шла. А в душе оставалась ручейком.
Конечно, я искал в ней мать, женщину, которой можно доверить все. Во многом она удовлетворяла этим требованиям – прекрасно готовила, дом был чист и убран. Но я не помню, чтобы она хоть раз поцеловала мое продолжение – сына. Он был ей чужд, она им просто расплатилась за брак, за квартиру, за мой кошелек. Расплатилась родами, не поддержанными свыше, и потому едва не убившими ее и Александра. Я ничего не мог ей доверить, не смог ничего дать. И не смог взять – только тело. А хотелось еще и тепла, общего тепла и единомыслия. Я смотрел в будущее, и, не видя ее рядом, ищуще смотрел на женщин. И она смотрела на мужчин. Смотрела, выискивая простого мужчину, понятного, без вывихов и ненужных в быту идеалов.
Нет, мы не могли быть счастливы вместе, потому что не могли быть счастливы по одиночке.
