– Без тебя не было бы Александра, – разговор ей наскучил, и мысли раз за разом перескакивали на герань, оставленную дома на обеденном столе – в горшке пора было менять землю.
– Он тоже несчастный. Знаешь, что я в Интернете вычитал? Что он до сих пор не женат, потому что без отца вырос. А Полина? Она тоже никогда не выйдет замуж...
– Почему это? – 'Может, действительно сунуть землю в микроволновку, как советовала Гера Михайловна?'
– Знаешь, что она сказала мне в песочнице через полгода после развода со Светой? – спросил я, решив, пропустить непростой вопрос мимо ушей. – До сих пор помню. Вся черная от горя, она сказала: 'Я никогда не выйду замуж... Не хочу, чтобы у меня были несчастные дети. Такие же, несчастные, как я'.
– Глупости...
– Да уж, глупости. У психиатра на учете была.
После развода я проводил с дочерью два-три часа каждую пятницу. Она не отходила ни на шаг и часто огорошивала сказкой, в которой у маленькой девочки умирали родственники, но все кончалось благополучно: ее находил хороший человек, на меня похожий. Когда начинал прощаться, она, нервно хохоча, прятала кейс или обувь, обливала и пачкала одежду, однажды унесла в туалет плащ и там описала. С течением времени эта реакция становилась злее и злее. Стоило мне сказать: 'Ну, все, доченька, мне пора', она чернела лицом, кидалась игрушками, оскорбляла, пинала ногами. Однажды Вера Зелековна сказала, что после моих посещений Полина несколько дней кричит на домашних, и потому мне надо бывать реже. Потом я узнал, что психиатр посоветовал Свете и ее матери восстановить дочь против меня и рассказал, как это сделать. Теперь дочь называет меня по имени.
– У психиатра на учете? И тебе бы к нему сходить! Ты точно в голове своей заблудился. Пьешь, женские вещи с игрушками покупаешь, сам с собой разговариваешь – вчера на улице мимо отца прошел и не заметил. И в спортзал перестал ходить, вон, как растолстел...
– Да, уже девяносто два килограмма... – погладил живот.
– Надо бегать, завести простую бабу, она бы хоть окна вымыла и...
– Слушай, мам, – не стал я слушать то, что слышал десятки раз, – а на геологический факультет ты из- за Егорова поступила? Чтобы быть рядом?
– Нет... – отвела глаза. – Рядом с нами жила Дина, геолог, ты ее знаешь. Она так захватывающе рассказывала о горах, о маршрутах... Пела под гитару...
Лицо мамы сделалось ностальгическим; помолчав, она пропела:
– А Егоров? Как он отнесся к твоему появлению на факультете? – продолжал я спрашивать, вспомнив, что в первом маршруте лошадь копытом выбила маме зуб. – Вы ведь встречались?
– Зачем ты меня мучаешь?! – заплакала. – Мне семьдесят три года, я скоро умру!
Я промолчал, и она продолжила, вытря слезы:
– Что Егоров? Подходил, брал за руку, уводил, хотя с Третьяковой жил и все это знали. Однажды домой затащил – я замужем уже была. Потом жена его за это бросила, и вечные выпивки, и умер он под забором.
Я допил вино и сказал:
– Слушай, знаешь, что мне кажется?
– Что?
– Что ты меня не выкинула из-за него. Ты любила его, или он был особенный, и рядом с ним ты становилась особенной. Чтобы вернуть его или просто быть рядом, ты поступила на геологический факультет, и там все знали, что у тебя ребенок, его ребенок, Чтобы вернуть его или просто быть рядом, ты шла к нему домой и отдавалась...
– Кто тебе сказал, что в институте все знали, что у меня ребенок?
– Никто. Я сказал наобум и угадал.
– Как ты можешь говорить так с матерью?!
– Похоже, я отдаю долги... Плод неразделенной любви отдает долги... Хотя какие долги – ты мне ближе стала. Увидел тебя девчонкой. В жилах – шестнадцатилетняя жаркая кровь, июньская ночь вся в звездочках. Он – внук героя, качался на генеральской коленке, визжал на полу, требуя унести прочь манную кашу. Да... Не жизнь у него была, а малина... Кубики, ромбы и шпалы отдавали честь, сам Сталин, может быть, поглаживал ему головку. И тут – ссылка... В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов...
Мы помолчали. Убрав под стол пустую бутылку, она сказала:
– В пятьдесят седьмом, после реабилитации твоего прадеда, отец и мать Жени приходили к вам с деньгами, но мама не пустила их на двор...
– Пустила...
Я вспомнил.
Кто-то с улицы постучал в дверь, позвал: 'Хозяйка!' Мама Мария подошла, узнав, кто пришел, стала говорить на повышенных тонах; пришедшие отвечали заискивающи.
– Ну, дайте хоть одним глазком посмотреть! Мы слова ему не скажем! – разобрал я одну из фраз.
