взор на меня.
Мы поговорили. Я рассказал ему все. И о том, что являюсь обладателем сокровищ Александра Македонского, и об оральном типе характера, и о том, что говорю сам с собой и сплю с грезой, и воспитываю грезку, и покупаю им подарки и обувь, и о Павле Грачеве рассказал, и о триедином Боге, охватывающем собой все, и состоящем из всего и из каждого.
– Так по-вашему получается, что и я есть Христос, Бог Отец и Бог Дух? – выслушав, спросил он серьезно.
– Да, – ответил я. – И вы – это я, а я – это вы. И, по сути, мы с вами друг для друга еще и Иоанны Крестители. И сейчас я пытаюсь вас вылечить в добрую веру, так же, как вы пытаетесь вылечить меня от аутизма.
– Меня можно вылечить?..
– Конечно. Вы должны это знать. Вы же, смею полагать, психиатр высокого класса.
– Судя по вашим высказываниям, вы знакомы с психоанализом?
– Более чем поверхностно. Но кое-что мне известно.
– Ну и к какому типу характеров вы бы меня отнесли?
– Прежде чем увидеть меня, вы увидели опавшие лепестки на подоконнике, поправили шторы, прикрыли шкаф. Лишь потом вы обратили взор, смею надеяться, на главную причину вашего здесь появления. И тут же увидели, что эта причина сидит на кровати и мнет покрывало. Вы – анальник, доктор.
– Что ж, правильно поставленный диагноз – половина лечения... – попытался улыбнуться доктор.
– Теперь ваш ход...
– У вас, по-видимому, паранойяльная прогредиентная шизофрения, – сказал, утвердительно покачивая головой.
Я вспомнил Макмерфи с удаленной душой. Макмерфи, душа которого была уничтожена электрошоком, и вздохнул, представляя себя таким же:
– У всех паранойяльная прогредиентная шизофрения...
– Я бы выписал вас, но меня просили вас подлечить...
– Мамуля?
– И она тоже. Но вы не беспокойтесь – никакого Макмерфи, я из вас делать не буду. Вы об этом подумали, признайтесь. Не буду, потому что в настоящее время мы располагаем обширным спектром мягких средств для действенной коррекции поведения.
Доктор угадал мою мысль и перед тем, как ответить, я подумал, что какой-то частью понимания он проникает в мой кристалл.
– Вы вытравите из меня Христа?
– Упаси Господи! Я сам верующий человек. Я сделаю из вас совершенно нормального человека.
– Нормального человека? Это так скучно... – 'Ни черта он не проникает'.
– Да, скучно, да, пресно, если смотреть свысока, то есть с точки зрения паранойяльного прогредиентного шизофреника, но зато вы будете прекрасно себя чувствовать. Вы с удовольствием станете зарабатывать и тратить деньги, общаться с нормальными людьми, и я, ваш лекарь, – есть у меня такая уверенность, – еще посижу на вашей свадьбе, последней свадьбе... Вы прекрасно выглядите, лет на сорок пять, и, думаю, не раз еще станете отцом.
– Вижу, мама многое вам обо мне рассказала...
– Она просто ответила на мои вопросы.
– Что ж, придется рожать... – улыбнулся я. И вскинул глаза, вспомнив, что вообще-то рожают женщины, и в одну из них придется влюбиться:
– Послушайте, доктор, а что, после лечения любая женщина будет казаться мне прекрасной?
– Да! И любая книга будет вам казаться любопытной, и всякое кино стоящим внимания!
Я сморщил лицо. Если бы я с кульком карамели 'Слива' пару раз сходил с братом Андреем в общежитие текстильного комбината, вместо того, чтобы читать Майна Рида, слушать Окуджаву и рассматривать журнальных девочек, то с юности стал бы нормальным человеком, стал бы без всякого электрошока и мягких средств для действенной коррекции поведения.
– Это же замечательно, быть нормальным! – приязненно улыбаясь, кончиком указательного пальца коснулся моего плеча доктор. – Представьте себя на улице или на пляже! Вы идете по делам или лежите без дел, а кругом сплошные красавицы! Вы читаете книгу – любую! – и она вызывает у вас удовлетворение, только потому, что вы держите ее в руках, вы – чтец. Да об этом можно только мечтать!
– Да уж...
– Я бы сам не прочь стать таким, но, к сожалению, моя мамочка считает меня совершенно нормальным человеком. А сам я не в силах себя переделать. Как говорил один талантливый хирург, делать себе трепанацию – это не автопортрет писать.
– Да уж, – автоматически проговорил я.
Упомянутый хирург, Витя Лихоносов, помешавшийся на клятве Гиппократа, фигурировал в одной из моих книг. Видимо, мама ознакомила доктора не только с моими отклонениями, но и творчеством, что, впрочем, одно и тоже.
– Вечером мы сделаем вам электроэнцефалограмму, а пока отдохните, – вернулся к делу доктор. – И, умоляю, перестаньте терроризировать моих сотрудников.
