Не явилось ли это роковой ошибкой?
…Наконец, в деле появились показания Альберта Балабанова. Они были получены по отдельному требованию в Москве, в институте Склифосовского, где Балабанов находился на излечении. «…Мы с Людой Пясецкой закрепились на площадке, и по жёлобу стала двигаться Галя Барченко. Когда ей осталось до нас метра четыре, в жёлоб вошёл Олег Макаров, хотя он не имел права делать это, потому что Галя ещё находилась в выемке. Стоящая сзади Емельянова крикнула не то „стой!“, не то „камень!“. Однако Макаров уже задел глыбу. „Живой“ камень, по-видимому, сразу сдвинулся с места, и Макаров, чтобы остановить падение, повалился на него, обхватив руками. Вместе с камнем он пронёсся по жёлобу, сбил Галю и свалился в пропасть».
«Вопрос: В тот момент, когда Макаров вошёл в жёлоб, на каком расстоянии от него находилась Емельянова?
Ответ: Метрах в трех.
Вопрос: Макаров знал порядок прохождения желоба?
Ответ: Да. Более того, Ирина Сергеевна только что ещё раз напомнила нам, как надо спускаться.
Вопрос: Значит, вы утверждаете, что Макаров сам зашёл в жёлоб?
Ответ: Да, он сделал это сам.
Вопрос: Может, он оступился, поскользнулся?
Ответ: Нет, я этого сказать не могу. Он шагнул. Наверное, нечаянно задел камень и, почувствовав, что тот тронулся, хотел прижать его к земле своим телом…»
Итак, Емельянова находилась от Макарова на таком расстоянии, что не могла толкнуть Олега. Камень был сдвинут с места самим погибшим. Теперь все ясно. Но оставалось непонятным, почему все-таки Олег допустил роковую ошибку.
После показаний Балабанова следователь снова допросил обвиняемую.
«…Вопрос: Обвиняемая Емельянова, вот вы ознакомились с мнением экспертов. Вы согласны с заключением?
Ответ: Если бы Олег не тронул камень, все были бы живы.
Вопрос: Но ведь вы нарушили инструкцию. Причём, как пишут эксперты, дважды. Во-первых, стали проходить жёлоб в 10 часов утра, когда это опасно. Во-вторых, не встали в связку. Вот вы, столкнувшись с таким фактом, как бы расценивали действия руководителя группы?
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Значит, вы все-таки сомневаетесь в правильности ваших поступков?
Ответ: Я не могу подходить к своему поведению объективно после того, что случилось. Я мучаюсь. Разве можно забыть, как на моих глазах погибли Олег и Галя, а я ничего не сумела сделать для их спасения?
Вопрос: Вы считаете себя виновной в этом?
Ответ: Морально — да.
Вопрос: Объясните, пожалуйста, как вы понимаете это.
Ответ: Не знаю, как передать словами. Ведь Макарова в поход идти сагитировала я. Ну а он — Барченко. Не будь этого, то есть не вступи Макаров в клуб туристов, он был бы жив. И Галя тоже.
Вопрос: Это общий разговор. Речь идёт о вашей роли в этом трагическом случае. Вы, нарушая инструкцию, ведёте группу к тому самому месту, где произошло несчастье. В связке ставите последними Барченко и Макарова. Сами остаётесь вне связки. Олег и Галя гибнут. Все факты против вас. Что вы на это скажете?
Ответ: У меня не было никакого умысла послать их на смерть. Я вам клянусь, не было.
Вопрос: Так что же было?
Ответ: Может, я сделала что-то не так как инструктор, упустила что-то, не досмотрела.
Вопрос: Вы хотите сказать, что проявили халатность?
Ответ: Допускаю.
Вопрос: Допускаете или действительно проявили?
Ответ: Да, проявила халатность…»
Я призадумался. Признание Емельяновой можно было толковать по-разному. Первое. Она взяла меньшую вину. Умышленное убийство или халатность — различие огромное. Второе. Емельянову убедили выводы экспертов. Третье. Она устала. Ей хочется, чтобы поскорее кончилось следствие, допросы, неизвестность…
Следователь, не установив связи между происшествием на перевале Шикша и теми отношениями, которые сложились у Емельяновой с Макаровым и Барченко, вынес постановление об изменении меры пресечения подследственной. Емельянова была освобождена из-под стражи. Ей предъявлялось обвинение в преступной небрежности: статья 172 Уголовного кодекса РСФСР.
Я мысленно одобрил действия следователя. Ему хватило профессионального чутья не увлечься версией убийства. Тоже своеобразный «живой» камень, который едва не натворил в расследовании черт те чего.
Конечно, какие-то сложности во взаимоотношениях инструктора и двух погибших были. Но не они явились мотивами поведения Емельяновой, повлекшими гибель двух молодых людей.
Закрывая последнюю страницу дела, я чувствовал какую-то незавершённость следствия. В общей картине не хватало штрихов, деталей. Смущали меня некоторые противоречия, которые я не мог объяснить. Может, они не столь существенны, но хотелось бы их понять. Я имею в виду прежде всего оценку характера Макарова. Ведь «живой» камень был сдвинут с места им, несмотря на предупреждение инструктора.
Конечно, было бы проще, если бы расследование производилось у нас. А как быть в этом случае? Конечно, отыскивать ошибки у других легко…
В конце концов Емельянова свою вину признала. А детали, пробелы надо постараться восстановить в ходе судебного разбирательства.
…Интерес к процессу над Емельяновой был велик. Ожидалось, что соберётся много желающих присутствовать на нем. Судебное заседание было решено провести в одной из самых больших аудиторий города — во Дворце культуры имени Орджоникидзе.
Защищал Емельянову приезжий адвокат Лисиков. Это был серьёзный оппонент. Правда, в процессах мы с ним не встречались, но его имя я встречал часто в юридической литературе.
Перед самым выходом судей в зале появилась Емельянова. По рядам прошёл шумок. Некоторые даже встали с мест, чтобы поглядеть на неё.
Адвокат, заметив свою подзащитную, спустился по ступеням со сцены в зал. Он что-то сказал ей. Емельянова кивнула головой. Адвокат снова занял своё место.
Скамьи подсудимых как таковой, разумеется, не было. Емельянову посадили в первый ряд партера. Так она и сидела — одна в целом ряду пустых кресел.
Я украдкой разглядывал её: рост — чуть ниже среднего, хорошо сложена. Миловидное лицо. Густые тёмные волосы подстрижены коротко. В лёгком костюмчике из материала с блестящей ниткой, она чем-то напоминала испуганную птицу.
«Встать! Суд идёт!»
За судейский стол прошли Чернышёв вместе с двумя народными заседателями. Один из них — пожилой рабочий, другой — молодой врач. Началась процедура ознакомления с составом суда. Емельянова, прежде чем отвечать, бросила испуганный взгляд на адвоката. Тот продолжал писать. Отводов не последовало.
После оглашения обвинительного заключения Чернышёв обратился к подсудимой с вопросом, признает ли та себя виновной.
— Да, — ответила Емельянова, — я признаю себя виновной морально.
Председательствующий повторил:
— Признаете ли вы себя виновной по существу предъявленного вам обвинения?
Подсудимая снова испуганно посмотрела на Лисикова, но, увидев лишь его плешь, неуверенно произнесла:
— Признаю…
По залу пробежал ропот.
