ритуал.
Час спустя, когда закончился ужин, по всему дому разнесся звон колокола: явился гость. Гостем был Саймон Ифф. Первым, кого он навестил, был Сирил, уже в цивильном платье, а не в зеленом ритуальном хитоне. Сирил курил сигару на той самой террасе, где он на следующий день после Вальпургиевой ночи читал Лизе свое стихотворение. Он не поднялся навстречу своему учителю.
— Передай претору, что видел Кая Мария, беглеца, сидевшего на развалинах Карфагена! — воскликнул он.
— Не расстраивайся, мой мальчик, — мягко сказал старый мистик. — Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Однако моя должность требует от меня сделать тебе выговор, и лучше будет, если я сразу покончу с этим. Задуманная тобой операция была плохо спланирована и, можно сказать, обречена на провал. Ты сам выбрал себе женщину, и кто виноват, что она не выдержала испытания? У нее не было даже религиозной нравственности, которая помогает слабым натурам преодолевать искушения. Я с самого начала подозревал, что Эксперимент окончится неудачей — по ее вине.
— Твои слова ранят меня тем больнее, что я тоже подозревал это — с самого начала.
— И все-таки не остановился.
— О, нет! — простонал Сирил, закрывая глаза.
— И что же должно означать твое «о, нет» в данном случае?! — воскликнул старый маг. Он читал в душе Сирила, как в раскрытой книге.
— Не я же все это затеял!
— А кто же, интересно? Изволь объясниться.
Губы Саймона сложились в язвительную усмешку.
— Впрочем, эта телеграмма несколько утешила меня в моем горе, — не обращая на это внимания, произнес Сирил, элегантным жестом доставая из кармана клочок бумаги. — Она пришла неделю назад.
Саймон Ифф повернул телеграмму ближе к свету.
— «Горации», — прочел он с удивлением. — Что это — шифр, пароль? Послано с острова Ион, из Священного Дома, из резиденции Самого! — «Самим» в Ордене называли его главу.
— Да, — мягко подтвердил Сирил, — мне выпала большая удача. Мне удалось заинтересовать нашим Экспериментом Самого; так что сестра Кибела приезжала не просто так, а по поручению Махатхера Пханга.
— Вишь, чертенок! только и сумел сказать на это старый маг. Впервые лет, наверное, за сорок его застали врасплох. — Так значит, ты сам устроил все это, чтобы вызвать огонь противника на себя?
— Конечно; нельзя же было подвергать опасности сестру Кибелу.
— А что такое «Горации»?
— Это не пароль. По-моему, это что-то из римской истории
— А-а, трое юношей!
— Целая армия, не так ли?
— О да, как раз то, что нужно, — вздохнул Саймон. — Я ведь тут тоже немного позанимался Магикой.
— Да? И что же?
— Все те же поиски Золотого Руна, Сирил. Я прорастил зубы Дракона — ты помнишь, зачем они нужны? И выросли из них мужи, вооруженные до зубов, и перебили друг друга.
— Ну, и где же твои вооруженные мужи?
— Скоро ты их увидишь. Ты что, не читаешь газет?
— Я никогда не читаю газет. Я поэт и люблю свои произведения, как моя мать когда-то любила меня.
— Что ж, тогда я тебе объясню. В Европе начинается война. Я нашел твой старый офицерский патент, и теперь ты можешь приступить к своим обязанностям как офицер связи при штабе генерала Крипса.
— Прямо как у анархистов; от каждого по способностям, каждому — по потребностям. И все же: в чем дело?
Ты хочешь сказать, что происходит что-то серьезное?
— Народ думает, что кто-то наверху нарушил священные договоренности, что большие нации опять попирают права малых и тому подобное; правительства думают, что соседям опять понадобились их рынки сбыта; я же, который вызвал весь этот процесс к жизни, знаю лишь, что новая эра не родится на свет без кровопускания; беременность и так затянулась. Как можем мы проповедовать Закон свободы в мире, где всякая человеческая свобода подавлена законами индустрии? Люди настолько превратились в рабов, что безропотно подчиняются законам, которые в любые иные времена, в любой стране немедленно вызвали бы революцию! Каждый получил учетный кодовый номер, сковывающий его не хуже цепей! И они позволяют своим тиранам по своему произволу лишать их даже тех удовольствий, на которые еще хватило бы их нищенской зарплаты. Нет, осталось лишь одно средство превратить лавочного приказчика в Курция, а тупую ткачиху — в героическую Корнелию, и я этим средством воспользовался.
— И каким же образом?
— О, это долгая история. Впрочем, ты помнишь сэра Эдварда? Он хороший мистик. Ты наверняка читал его статью о конце эры Рыб.
— Да, но я не думал, что это следует понимать буквально.
— И тем не менее это так. Впрочем, ему самому от этого мало проку; скорее всего, он потеряет свою должность. Он человек слишком духовный. А им в течение ближайшего года двух нужны будут одни фанатики. Хотя и это тоже необходимо: сожрав друг друга, фанатики освободят место философам, и настанет новая эра, иная цивилизация.
— Не так давно ты сам упрекал меня в излишней любви к сильнодействующим средствам, — вспомнил Сирил Грей.
— Я гнусно лицемерил, то есть прикидывался добрым порядочным англичанином, — не моргнув глазом, ответил старый мистик. — Тем не менее на этой неделе у меня назначена встреча с премьер- министром — как раз обсуждения этих вопросов. Извини, что пришлось на твои шутки отвечать такими же. И все же я хотел бы, ты понял: то, что я сделал, было необходимо. Тупой обыватель — худший из преступников.
— В этом я с тобой совершенно согласен.
— Возьми примеры из истории. Во времена рыцарей мы симпатизировали юношам, добивавшимся рыцарского звания, чтобы исправить ошибки, сделанные другими, И королям, мужество и мудрость которых не раз спасали подданных от могущественного врага. Когда же королевская власть сделалась тиранией, а феодализм — рабством, нашими кумирами стали бунтовщики. Робин-Гуд, Хервард Неспящий, Добрый Принц Чарли, Роб Рой; тогда для нас героем был угнетенный. Потом настали времена индустрии, и мы, вслед за лордом Байроном, начали симпатизировать пиратам и бандитам. Однако вскоре не стало и их, и теперь или, лучше сказать, позавчера нам пришлось полюбить откровенных негодяев — Арсена Люпена, Раффлза, Стингери, Фантомаса и еще добрую сотню других, или, наоборот, сыщиков, их ловивших, которые хотя и защищали породившее их общество, однако превосходно умели водить полицию за нос. В этом, собственно, и заключается весь шарм этих… Пера Непомню-как-дальше у Габорио, Дюпена и Шерлока Холмса. Нигде в литературе не найти хоть сколько-нибудь приличного сыщика, у которого были бы хорошие отношения с полицией! При этом не следует забывать, что настоящий писатель, хочет он того или нет, всегда выражает подсознательные желания своих читателей. Ни один литературный поденщик, следующий вкусам богатых обывателей и выбирающий героев из числа миллионерских сынков, до сих пор не создал — и никогда не создаст! — подлинного характера. Что ж, если читатели любят воров и ненавидят судей, значит, с судьями явно что-то не в порядке.
— Но если в мире действительно разразился кризис, то ты-то зачем явился сюда, в самую его гущу?
— Я явился, чтобы купить Италию. Боулинг уже купил Бельгию, как тебе, наверное, известно. Он был в хороших отношениях с покойным Леопольдом, но тот был слишком тонкого склада, чтобы торговаться по- настоящему. Хотя и понимал, что, начнись война, он проиграет ее первым. Альберт же просто сгреб денежки, не мучаясь никакими угрызениями совести; а от них-то обычно вся морока. Это очень хороший способ; его изобрели немцы.
