согласовывать не только с собственной Волей, но и с особенностями своего положения в данное время. Допустим, моя воля заключается в том, чтобы добраться до подножия скалы; но самый простой (а также самый быстрый, прямой, беспрепятственный и требующий наименьших усилий) способ достичь искомой высоты — просто подпрыгнуть. Попытайся я исполнить свою волю (или то, что я за нее принимал), я бы ее только нарушил, ибо истинная воля не имеет цели: ее сущность — в том, чтобы Двигаться. Схожим образом парабола подчинена единому закону, фиксирующему ее отношение к двум прямым в каждой точке; однако при этом она бесконечна и постоянно меняет направление. Посвященный, осознающий, Кто он такой, всегда может оценить свои действия, сверившись с детерминантами своей кривой, и рассчитать свое прошлое, будущее, положение и направление движения для любого данного момента времени; он даже может осмыслить себя как некую простую идею. Он может научиться измерять и параболы своих ближних, и эллипсы, пересекающие его путь, и гиперболы, укрывающие все пространство своими равновеликими крыльями. Рано или поздно он может даже преодолеть ограничения собственного закона и постичь нечто столь величественное, изумительное и противоречащее всякому здравому смыслу, как Конус! Последний останется для него совершенной загадкой, однако Посвященный будет осознавать, что является частью его сущности, принадлежит ему, подчиняется его порядку и, наконец, происходит из него, что он — плод от чресел этого великого и грозного Отца. Его собственная бесконечность стремится к нулю в сравнении с бесконечностью малейшей из частиц этого геометрического тела. Рядом с ней его почти что и нет вовсе. Триллионы, помноженные на триллионы триллионов таких, как он, не смогли бы даже пересечь рубеж ширины — идеи, о которой он и догадался-то лишь потому, что испытал на себе влияние некой таинственной силы. Но и сама идея ширины столь же ничтожна перед лицом Конуса. Первый проблеск постижения, несомненно, был очень далек от членораздельной мысли — скорее, то была какая-то отчаянная судорога, бесформенная и безумная. Но если Посвященный развивает свои мыслительные способности, то, чем больше он узнаёт об этой великой идее, тем яснее понимает, что она тождественна ему по природе — настолько, насколько между ними вообще возможно провести сравнение.
Таким образом, Истинная Воля одновременно и предопределена своими уравнениями, и свободна, поскольку эти уравнения — всего лишь ее имя собственное в полной записи. Чувство скованности проистекает из невозможности прочесть эту запись; а представление о том, что существует зло, ставящее человеку препоны, возникает тогда, когда он начинает учиться читать, читает с ошибками и упрямо твердит, что на самом деле не ошибается, а, напротив, делает успехи.
Мы знаем наверняка только одно. Абсолютное бытие, абсолютное движение, абсолютное направление, абсолютная одновременность, абсолютная истина и все подобные идеи не имеют (да и не могут иметь) ни малейшего реального смысла. Если человек в белой горячке упадет в Гудзон, он может вспомнить пословицу и начать цепляться за воображаемую соломинку. Такие слова, как «истина», — это те же соломинки. Они помогают скрывать путаницу в мыслях и отрицать бессилие разума. Этот абзац начинается со слов «мы знаем», однако в следующей же фразе «мы» торопимся опровергнуть самую возможность обладать каким-либо «знанием» или хотя бы просто дать определение этому термину. Что может быть очевиднее для нашего философа-параболы, чем утверждение, что подойти к нему можно с двух, и только с двух, сторон? По существу, это утверждение — итог всего накопленного им свода знаний; оно включает в себя его теоретическое самоопределение и подтверждается всем доступным ему опытом. Воспринимать впечатления он может лишь двумя способами: либо он настигает A, либо его настигает B. Однако в действительности он заблуждается, поскольку возможных подходов к нему — бесконечное множество. Сумма потенциальных возможностей того, что в любое данное мгновение человек способен полностью преобразиться, измеряется числом порядка Алеф-Ноль. И, быть может, все наше нынешнее ошеломление и смятение объясняются тем, что мы осознали существование некоего нового измерения мысли, но пока что считаем его «непостижимо бесконечным», «абсурдным», «аморальным» и т. д. — только потому, что мы еще не изучили его как следует и не поняли, что его законы тождественны нашим, хотя и распространены на новые категории. Открытие радиоактивности на какое-то время внесло хаос в химию и физику, но затем, и довольно скоро, повлекло за собой более полную и глубокую интерпретацию старых идей. Оно разрешило многие затруднения, примирило многие разногласия и — более того! Это открытие продемонстрировало, что субстанция Вселенной — это, попросту говоря, Свет и Жизнь, наделенные безграничной Свободой вкушать Любовь во всех многообразных сочетаниях своих частиц, порождающих атомы, которые сами по себе способны на еще более глубокое самопознание посредством дальнейшего группирования и образования все новых и новых соединений, каждому из которых присущи свои особые свойства и склонности и каждое из которых пролагает свой собственный путь через вселенную, в которой нет ничего невозможного. Это открытие явило миру вездесущность Хадита, тождественного Самому Себе, но реализующему Себя в разделении своего взаимодействия с Нут на отдельные эпизоды, где каждое проявление его энергии сочетается непосредственно с одним из проявлений Ее восприимчивости, и так, в непрерывном движении от сложного к сложному, блаженство порождает блаженство. Это открытие — не что иное, как голос самой Природы, пробудившейся на заре нового Эона, когда Айваз изрек Слово Закона Телемы.
Призывающий же часто пусть созерцает Бесформенный Огонь, с трепетом и душевным волнением; и если медитация продлится достаточно долго, он сможет разделить его на символы, ясные и постижимые уму, и услышать внятную речь этого Огня, постигнув гул его как сокровенный голос собственного сердца.
И Огонь этот явит очам призывающего собственный образ его в истинной его славе, и вложит в уши его Тайну истинного Имени его.
Таковы достоинства Магии Зверя 666 и законы ее надлежащего использования: в теории — дабы избавиться от склонности проводить различие между любыми двумя данными предметами, а на практике — дабы проникнуть сквозь завесы всякого святилища и устремиться в объятия всякого образа, ибо воистину каждый из них — сама Исида. Сокровеннейшее едино с Сокровеннейшим; но формы Единого не тождественны друг другу, и лишь по мере сближения подобие становится все точнее. Посему житель воздуха да не дерзает дышать водой. Но мастерство приходит с опытом: кто с усердием, отвагой и осторожностью предаст свою жизнь постижению всего того, что его объемлет, и восторжествует в этой борьбе, тот преумножится. «Слово Греха — Ограничение»; стремись же к Праведности, изучая Беззаконие и укрепляя силы свои, дабы его одолеть.
Liber VIII 8th Aether Liber CCCCXVIII
000. Свет вошел во тьму, и тьма стала светом. Затем свет сочетался браком со светом, и ребенком их любви стала другая тьма, в которой им пришлось потерять имя и форму. Поэтому я воспламенил его, и он не понимал, и тогда в Книге Закона я описал секреты истины, — в образах звезде, змея и меча [И тогда Айвасс воспламенил, чтобы привести нас к Ночи Пана].
00. И для того, чтобы он, наконец, понял, я представил секреты истины в таких образах, чтобы самый
