Парень восхищенно присвистнул.
— Тогда вы в курсе всего этого. А я думал, что вы — просто неопытная девочка.
— Подозреваю, что вы носите подкрашенные контактные линзы. Даже уверена в этом.
— Да что с вами сегодня? Какие-то неприятности? Из-за чего?
— Из-за жизни. — Она потягивала напиток. В нем же двести пятьдесят калорий. А она уже третий пьет. Придется снова не обедать.
— Если вам тоскливо здесь, то я знаю одно замечательное местечко. Маленький бар. Там все — мои друзья. Если вы не гнушаетесь, конечно, общества мелких служащих. Я буду безумно счастлив, если вы захотите пойти со мной туда.
— Вы очень любезны, — сказала Лиззи.
— Вы любите «травку»? — спросил он, понизив голос.
Она пожала плечами и улыбнулась.
— У меня есть чудесная, из Мексики.
— Я не покупаю.
— А я и не продаю, — сказал он обиженно. — Это подарок. Вам от меня. От чистого сердца. Простите. Это просто потому, что вы не похожи на обычных дам, которые здесь бывают.
— И на кого я похожа?
— Вы — живая. Живущая. Ваша улыбка озаряет все вокруг. Я думаю, что вы — горячая женщина, если захотите себе позволить… Я прав?
Лиззи не знала, польщена ли она или оскорблена. Все повторялось. Мужчины чувствовали ее голод, хотя она и притворялась несексуальным подростком. Интересно, он хочет ее только потому, что ее муж может ему помочь? Он улыбался. Она попыталась понять выражение его глаз. Ничего не вышло. Дружелюбие, любезность.
— Я одинок, — сказал он.
— Вы?
— Почему нет? Мне не с кем здесь даже поговорить. Когда не работаю, я загораю, или остаюсь дома и читаю, или играю на гитаре. Я пишу песни… Они не очень хорошие, но мне нравятся. Здесь бывает очень одиноко.
— Да, бывает… — ответила Лиззи.
— Я ненавижу девятнадцатилетних девчонок, — продолжал он. — Им нечего сказать, да и в постели ничего интересного. Думают только о себе, как они выглядят и насколько вы ими восхищаетесь. Все как две капли воды похожи друг на друга.
— Грустно.
— А вы здесь зачем? Играть по ночам? Здесь никто не выигрывает. В конечном счете. Здесь каждого обдирают как липку.
— Я выигрываю, — сказала Лиззи.
— В конечном итоге — нет. Научитесь останавливаться, когда везет. Я здесь уже давно, многое повидал и знаю.
— Здесь больше нечего делать.
— Мы можем покататься на моем мотоцикле. Ночью по пустыне, над головой — звездное небо.
— Вы, похоже, состоите только из одних стереотипов. Она ждала, что он взорвется, но он сдержался.
— А вы — не набор стереотипов?
— Я?
— Нет… — сказал он задумчиво. — В вас есть что-то иное, таинственное. Вы как потерянная маленькая девочка, но в душе — страстная и горячая.
— Надеюсь, ваши песни не настолько плохи, — сказала Лиззи.
— Я спою вам их, если мы узнаем друг друга получше.
«Думаю, что меня узнаешь», — подумала Лиззи и сказала:
— Мне нужна двойная порция водки для моей подруги. Со льдом.
Вечером Лиззи одевалась к предстоящему вечеру. Кто-то вдруг нерешительно постучал в дверь. Она отворила и не удивилась. Перед ней стоял бармен. Он знал номер ее комнаты — он указывался на чеках, которые она выписывала. Она не стала притворяться удивленной, он держался так, будто был долгожданным гостем. В комнате было прохладно. За окном опустилась бархатная ночь. Он не принес с собой ни гитары, ни фотографий, ни «травки», как обещал. Он принес с собой свое невероятное лицо, прекрасное тело и восхитительный член, твердый и гладкий, как мрамор. Она позволила. Не выпроваживать же его вон, закатив истерику? И она ведь так страдала от одиночества! Однако странно: она ничего с ним не почувствовала. Он ведь был никем. Странно, ничего не ощущать в постели с таким красивым парнем. Она была счастлива, когда все закончилось.
Он назвал ее волшебной дикой кошкой, и сказал, что хочет ее еще и еще… И еще кучу всякой лжи. Потом оделся и ушел, заставив ее пообещать, что они увидятся завтра в баре. Лиззи приняла душ. А когда принялась заново накладывать косметику, с удивлением обнаружила, что по ее лицу блуждает улыбка. Секс — это обман, которым многие прикрываются сами от себя. Когда она вернется в Нью-Йорк, надо бы подробно обсудить эту мысль с доктором Пиккером.
— Ты выглядишь посвежевшей. Что ты делала? — спросила Элейн, когда они встретились в баре.
На обед она заказала салат и лимонный сок. Она чувствовала себя намного лучше. Ему же двадцать три! Он бы не смог ее трахнуть, если бы считал не привлекательной. И ведь совсем не важно, что ему нужно было получить от жены Сэма Лео Либры.
— Дедди никогда не помогает мне по дому, если у прислуги выходной, затянула Элейн, поглощая уже седьмой стакане мартини. — Он и пальцем не пошевелит, если я буду умирать от рака. Он себе обычный сандвич не сделает, даже если будет умирать от голода. Другие мужья приносят завтрак в постель своим женам. Лиззи, что мне делать? Остаться здесь и развестись? Что ты думаешь, Лиззи? Сейчас, пока я еще молода?
— Я думаю, что завтра мы поедем домой, — сказала Лиззи.
— Домой?
— Да. В Нью-Йорк. Сейчас закажу билеты…
— А-а… Ладно…
Лиззи подошла к стойке и забронировала два билета на завтра на двухчасовой рейс. У них будет достаточно времени выспаться и упаковать вещи. Она успеет улететь, пока ее не начнет опять манить проклятый бар «Королевский кактус». Она никогда, никогда, никогда прежде не спала с барменами, пляжными мальчиками или жиголо.
«Что со мною будет?» — спрашивала сама себя Лиззи Либра, впервые в жизни чувствуя, как ее захлестывает паника.
Глава 17
В конце лета у Силки Морган начались репетиции «Мавис», но пока мюзиклу дали рабочее название «Билет любви». В душной тесной комнате на первой читке она столкнулась с Диком. Он тепло улыбнулся ей и пожал руку. Она едва не задохнулась от неожиданности.
— Ты похудела, — сказал Дик.
Она кивнула.
— Тебе к лицу. Больше не стоит. — Затем он представил ее остальному составу. Автор, напоминавший обликом белого кота, держался с ней так, будто единственная чернокожая женщина, которую он в жизни встречал, была его прислугой. Но вскоре выяснилось, что он вовсе не таков: с тонким чувством юмора, скромный, и к тому же коллекционирует ее записи. Песни для мюзикла писали какие-то старички, и на репетиции их не было. Силки говорила, что Бродвей — это нечто вроде Олимпа. Пока все ей напоминало только базар. Единственным человеком, достойным внимания, казался ей Дик Девере.
Она пыталась делать все, чему научилась у Саймона Будапешта. Но первый день работы ее разочаровал, хотя Дик не высказывал недовольства.
Она надеялась, что после репетиции они уйдут вместе, но Дик только обнял ее за плечи и сказал, что ему еще нужно побеседовать с автором об изменениях в тексте и что ей лучше уйти одной. Она вышла на
