– Я тоже уехала от папы с мамой, – сказала она. – И «приехала»! – Она снова невесело усмехнулась. – Смотри, как бы и тебе не сесть с размаху на задницу!..
Джин смотрела на разоткровенничавшуюся хозяйку. Что это на нее нашло? Знала бы, что ее пророчество уже сбывается!
– Ну, чего уставилась? – спросила барменша. – Я сюда знаешь какая приехала – всех покорю!.. Покорила…
Появился первый посетитель – старик с палкой. Барменша вернулась к стойке. Зная вкусы постоянного клиента, наполнила пивом не стеклянный бокал, а высокую фаянсовую кружку в немецком стиле с рельефным изображением румяного бюргера.
– Бобби пишет? – спросила она.
– А зачем ему писать? – Старик отхлебнул пару глотков и стал рассказывать, почему для Бобби нет смысла писать письма. Джин не стала слушать, допила кофе и ушла.
Наступило время, когда одни шли на работу, другие после ночной смены возвращались домой. Матери семейств торопились в порт купить рыбу из первых рук, подешевле. Улица приобрела жилой вид.
Джин шатало, и со стороны могло показаться, что она успела хлебнуть лишнего. Проходивший молодой матрос засмеялся:
– Может, тебя проводить, крошка?
Джин не ответила. Она не слышала.
Агаты не было дома. Джин открыла дверь ключом, который дала хозяйка, и вошла. Окно с ночи осталось завешенным, и в комнате царит полумрак. Джин не стала отдергивать занавес. Не раздеваясь, легла, закрыла глаза – и сразу кровать под ней поплыла, закружилась. Джин испуганно открыла глаза – все остановилось. Некоторое время она старалась держать глаза открытыми, но сон одолел ее…
Барменша оказалась права – Джин проспала полдня. Разбудил ее голос Агаты, которая, стоя на пороге, кому-то громко рассказывала, куда собирается отправиться на уик-энд. Джин седа на постели, кровать скрипнула. Услыхав, что квартирантка проснулась. Агата повернулась к ней:
– Что ночью будешь делать? Вставай!
Джин встала» кое-как привела себя в порядок, надела длинную юбку с разрезом и блузку с глубоким вырезом, которые купила в шопе, когда работала в «Серебряном якоре». Надо было поесть.
Она выбрала не свое кафе, а ресторан, вернее – ресторанчик; он назывался «Семь футов». Заведение было небольшим – большие в этом районе держать, конечно, невыгодно. Но по обстановке и приличному количеству посетителей чувствовалось, что хозяин заведения не испытывает трудностей. Джин поймала себя на том, что разглядывает пол; он не был затоптан. Девушка села за столик у стены. Столешницу еще не вытерли после прежних посетителей, и на пластике в кофейной луже плавали остатки пиццы.
Здесь было самообслуживание. Джин принесла на подносе мясо с горошком и салат. Столешница была уже протерта. Джин принялась за еду, разглядывая находившихся в зале. По углам, склонив друг к другу головы, шептались парочки. За несколькими сдвинутыми вместе столиками шумела мужская компания
– портовые рабочие и матросы со стоявшего под разгрузкой судна. Они пили пиво и громко разговаривали и еще громче смеялись. Многие курили, и густой табачный дым вызывал у Джин головокружение, в горле першило. Она закашлялась и недовольно оглянулась. Матрос в джинсовой безрукавке и с серьгой в ухе подмигнул ей:
– Что-то я раньше тебя не встречал здесь?
Джин уже слышала эту фразу, но где, не помнила.
– Я тебя тоже не встречала, – ответила она.
Он перемахнул через стул и подсел к ней:
– Как тебя звать? Я – Ричард. Мама зовет меня Риччи.
– Джин. Мама зовет Головной болью.
Он засмеялся.
– Пойдем погуляем?
– Доесть можно?
– Попробуй.
Она ела, не торопясь, будто была одна, а он смотрел. Дождавшись, когда она проглотила последний кусок, встал и взял ее за руку.
– Пошли?
Его окликнули из компании. Он обернулся и помахал рукой. На улице спросил:
– Куда пойдем?
– Я домой.
– Согласен. Послушай, тебя действительно мама называла Головной болью?
– Действительно.
– Я плаваю на «Синей корове», – сказал он. – Неплохо зарабатываю, собираюсь купить дом в Сиэтле. Вообще-то у родителей есть там неплохой дом, но я хочу свой.
– Молодец.
– Ты неразговорчива, что-то не похожа на Головную боль.
