– Это не про Лилли… – прошептал он.
– Это правда, Огастес, хотя мне всем сердцем хотелось бы, чтобы это было не так.
Лорд Молино снова поднялся на ноги, подошел к окну и устремил взгляд на затянутые сеткой дождя окрестности. Жена тем временем торопливо излагала ему свой план: немедленный брак, долгая заграничная поездка, роды не по срокам брака.
– Вам придется поговорить с родителями. Все должно устроиться, Огастес. Нужно лишь, чтобы Лилли сказала мне, кто он.
Не поворачивая головы, он сказал:
– Пришлите ко мне Лилли.
Леди Хэлен встала и направилась к двери.
– Вы должны быть мягким с нею, Огастес, – обернулась она на ходу. – Не забывайте о состоянии девочки.
– Боже мой, Хэлен, как я могу об этом забыть? – в изнеможении простонал он.
Когда мать сказала, что она должна пойти в библиотеку, чтобы поговорить с отцом, Лилли побежала за Сил. Она нашла ее сидящей с книгой перед камином в детской, рядом с обоими догами.
Большие голубые глаза Сил были полны сострадания, когда она бросилась к сестре.
– О, Лилли, Лилли. Что ты ему скажешь?
– Ничего!
Глаза Лилли вспыхнули презрением при мысли о Роберте.
– Ничего не скажу, и никто не заставит меня это сделать. Скорее, я убью себя.
– Нет! Нет. О, Лилли, пожалуйста, не надо. Я люблю тебя. Я тебе помогу. И, может быть, па не будет слишком сердиться, когда свыкнется с мыслью…
– О, Сил, – с невольной улыбкой сказала Лилли своей изобретательной сестре, – ты ужасная оптимистка.
Лилли умылась, расчесала черные локоны и связала их сзади розовой лентой, надела старое розовое хлопчатобумажное платье и кое-как почистила грязные башмаки. Потом, не желая больше оттягивать разговор ни на минуту, стала медленно спускаться по лестнице, чтобы встретиться лицом к лицу со своим отцом и со своей судьбой.
Лорд Молино стоял у окна, глядя в сад, и даже не обернулся, чтобы посмотреть на Лилли. Он не хотел, чтобы она видела его страдания.
– Что скажете, Лилли? – спросил он.
Голос его был холодным и безразличным, как если бы он вызвал служанку, чтобы сделать ей замечание.
– Мне очень жаль, дорогой па, – прошептала она, опустив голову.
Ее грязные коричневые башмаки выглядывали из-под подола слишком короткого хлопчатобумажного платья, и она страшно жалела, что не надела другие.
– Вам жаль? И вы полагаете, что этого достаточно? Чувство сожаления освобождает вас от ответственности перед семьей? Перед своей фамилией? Перед вашим положением в обществе? Смывает наш позор?
– О, нет, па, я не предала вас… это было…
Она была не в силах собраться с мыслями и, умолкнув снова, опустила голову.
– Это было – что? – спросил он. – Кто вы, Лилли? Невежественная крестьянка? Ба! Даже у крестьянских женщин существуют нравственные правила.
Он прошел по комнате, сдерживая свой гнев. Он еще крепче сплел пальцы заложенных за спину рук, и она в ужасе думала, не собирался ли он ее ударить.
– Ваша мать видит единственный выход, – заговорил он снова. – Вы назовете мне имя этого мерзавца, и, хотя я должен буду унизиться до признания того, что моя дочь не лучше любой уличной шлюхи, я буду говорить с его отцом. Я намерен заставить его немедленно жениться на вас. Вам ясно, Лилли?
Она молча рассматривала носки своих башмаков, и он гневно сказал:
– По-видимому, не хватает лишь одного. Ваша мать сказала мне, что вы отказались назвать ей его имя. Но мне вы его назовете и выйдете замуж в течение недели, ясно?
Лилли по-прежнему не отрывала глаз от башмаков, не говоря ни слова. Она поклялась себе, что никогда не выйдет замуж за Роберта, никогда. Она ненавидела его. Он был зверем.
Отец с некоторой угрозой в голосе продолжал:
– Лилли, я даю вам одну минуту на то, чтобы вы назвали мне его имя. Если вы этого не сделаете, то соберете ваши вещи и немедленно покинете этот дом.
Лилли безнадежно искала хоть какой-то путь к спасению. Может быть, ей следует просто солгать, назвать имя кого-нибудь другого из сотни молодых людей, которые еще несколько недель назад так хотели на ней жениться? Но это ничего не давало, и она это понимала. Отец отправился бы к родителям названного ею человека, и они презрительно назвали бы ее лгуньей и потаскушкой, какой ее считали и в собственной семье. Нет. Должен быть какой-то другой выход, должен быть кто-то, по положению в обществе настолько ниже ее отца, чтобы ему и в голову не пришло выдать ее за него замуж. И вдруг ее озарило:
– Это был Финн О'Киффи.
