Когда десятилетняя Сил смотрела, как Лилли увозили из Арднаварнхи в карете, запряженной парой черных лошадей, специально предназначавшихся на случай похорон, у нее не было никаких сомнений в том, что ее собственная жизнь изменится к худшему.
Отец, заперся у себя, а мать слегла в постель. Уильям был в Оксфорде. Никто не позаботился о том, чтобы нанять для Сил новую гувернантку. Предоставленная самой себе, она разъезжала по имению на своем пони, в сопровождении собак Лилли. Она оплакивала сестру как умершую, потому что отъезд Лилли был действительно равносилен ее смерти. Даже хуже, ведь если бы Лилли умерла, ее с любовью похоронили бы в Арднаварнхе.
Когда они узнали ужасную новость о том, что «Хаберния» потонула и что в списке спасшихся не было фамилии Лилли, отец немедленно уехал в Лондон. Остановился он в своем клубе, а не в их городском доме, пустился в карточную игру, ходил на скачки, где встречался с друзьями. Траура он не носил и не разрешил отслужить панихиду. Все находили, что он стал грубым и жестокосердным, но Сил была уверена в том, что за его противоестественной холодностью скрывается глубокое страдание.
Совершенно разбитая, леди Хэлен снова слегла, а Сил с утра бежала к своему пони и в смятении скакала верхом по берегу моря. Глядя на разбивавшиеся о камни волны, она представляла себе, как ее сестра уходит на дно океана, и в отчаянии громко рыдала. О, если бы случилось чудо и появилась Лилли, верхом на лошади, в сопровождении своих верных догов, а рядом с нею следовал бы Финн О'Киффи.
Мать по-прежнему не вставала с постели; отец оставался в Лондоне, и ей казалось, что все ее покинули. Сил ждала, что мать пригласит новую гувернантку, и тогда ей, по крайней мере, будет с кем поговорить, но леди Хэлен не выходила из своей затемненной комнаты. Приходил и уходил врач, слуги разговаривали шепотом, а Сил слонялась в одиночестве из комнаты в комнату или же ездила верхом на пони по болотам, проезжая многие мили и часто возвращаясь затемно. Но ею больше никто не интересовался. Никто не расспрашивал ее, где она пропадала и почему так долго не возвращалась домой, заставляя всех беспокоиться. Никого не занимало то, что волосы у нее были нечесаными, а платье помятым и грязным, и что она съедала свой ужин одна, в громадной ледяной столовой за большим столом, за которым когда-то собиралось человек до тридцати.
Она с надеждой заходила в комнату матери по пути в свою спальню, но та обычно уже спала, приняв прописанное доктором снотворное. Заглядывала и на уютную кухню, где горничные, заканчивая ужин, говорили о всяких хозяйственных делах и подшучивали друг над другом. Открывала дверь в библиотеку, где па обычно выкуривал свою послеобеденную сигару, и где теперь было непривычно пусто и холодно. Так она жила после смерти Лилли.
Один за другим уныло текли месяцы. Отец не возвращался, Уильям снова уехал к себе в Оксфорд, и единственным развлечением Сил были поездки верхом по лесам или в горы. За год с небольшим озорная девочка превратилась в одинокого ребенка с грустным лицом.
На серебряном подносе, что лежал на столе в холле, скопилась целая кипа писем, ждавших возвращения хозяина. Однажды утром, когда Сил проходила через холл в сопровождении собак, неожиданно по полу пробежала мышь. В суете собаки задели поднос, и письма рассыпались по полу.
Сил бросилась поднимать с полу письма. Взгляд ее упал на конверт с ее именем. Она узнала крупный, твердый почерк Лилли. Сердце ее радостно забилось. Она схватила письмо обеими руками, прижимая к груди с такой силой, словно обнимала сестру. Это драгоценное письмо говорило о том, что Лилли была жива!
Она писала о кораблекрушении, о Шериданах и о ребенке. О том, что не нашла в себе сил даже взглянуть на него и оставила его на попечение Шериданов. Сообщила, что работает в Бостоне, в доме гарвардского профессора служанкой.
Сил сто раз перечитывала письмо. Она целовала его, прижимая к губам. Подносила его к собачьим мордам, чтобы они могли учуять запах Лилли, и они действительно залаяли и завиляли хвостами.
Она спрыгнула с кровати и побежала по коридору, чтобы сообщить матери радостную весть, но, открыв дверь, заколебалась. Она вспомнила, как эта грустная, молчаливая комната когда-то была полна цветов и света, аромата пудры и духов, а вовсе не острого запаха лекарств и болезни. Одурманенная морфием, притуплявшим ее страшную боль, мать не смогла бы осознать того, что Лилли жива. В последние дни она даже не узнавала Сил. Засунув драгоценное письмо Лилли в карман, Сил на цыпочках подошла к кровати и запечатлела горький поцелуй на лице погруженной в сон матери.
Сил свернулась в кресле рядом с ее кроватью, а верные собаки расположились рядом и тихо похрапывали в скудном свете слабого огня в камине. Она думала о письме, которое сегодня же вечером напишет Лилли.
Но ни в тот вечер, ни позднее написать письмо Лилли у нее не было времени. Она сидела и смотрела на мать, когда та неожиданно открыла глаза. Она озадаченно посмотрела на Сил.
– Лилли, дорогая, – чуть слышно проговорила она, – у меня страшно болит голова. Не можешь ли ты дать мне из шкафчика с лекарствами несколько этих таблеток? Ты знаешь, о каких я говорю, такие белые. – Прижав ладони к вискам, она застонала. – Скорее, дитя мое, боль нестерпима.
Сил с тревогой посмотрела на мать. Она знала, что врач прописал ей морфий и строго предупредил, что других таблеток принимать нельзя. Леди Хэлен внезапно села в постели. Спина ее выгнулась. Не переставая стонать, она бессильно заметалась от боли, а потом снова упала на подушки и затихла.
Сил в ужасе громко окликнула ее по имени. Глаза ее матери были широко открыты, но красивое лицо было искажено страшной гримасой. Сил вскрикнула и побежала за помощью.
