– Ты что же, предлагаешь нам сидеть в горах, как суслики, в то время как наши братья умирают у Трех Сестер? – Баргузен никак не мог успокоиться.
– Да, – жестко ответил Илуге. Повернулся, поглядел в глаза долгим тяжелым взглядом, – Я – угэрчи, и я буду решать.
Он уже положил восемь тысяч жизней под стенами этого проклятого города. Война – не для нетерпеливых, это он понял раз и навсегда.
Ждать становилось все труднее. Протянулся бесконечный день, потом другой, третий. Вот сейчас, по его подсчетам, войско куаньлинов отошло достаточно далеко, чтобы не повернуть назад.
Утром третьего дня Илуге разбудили на рассвете:
– Угэрчи! К городу с равнины подходит караван.
Этого Илуге и ждал. Быстро вскочив, он вызвал трех сотников, включая Баргузена.
– Вот наша первая добыча!
Истомившиеся от ожидания лошади пошли резво, вынеся людей на полном скаку на равнину, где неповоротливый обоз с данью еще только разворачивался, чтобы выйти на основную дорогу. С гиканьем и свистом степняки широкой цепью рассыпались по степи, не давая лучникам хорошего прицела, вошли, смешав их ряды, словно нож в масло. Пронеслись мимо, опустошая колчаны: в отличие от куаньлинов, все были приучены стрелять с седла, примеряясь к ходу лошади. Потому залп их стрел был куда более прицельным: не ожидавшие нападения, а потому ехавшие в простых кожаных рубахах куаньлинские стражники, нелепо взмахивая руками, падали с седел один за другим. Мычали перепуганные животные, которых гнали в город. Возок с птицей перевернулся и перепуганные курицы бросились врассыпную. Возницы, спрыгивая с возков, – люди мирные, скорее всего крестьяне, бросались на землю рядом с возками, закрывая руками голову.
Со стен Шамдо раздался далекий возмущенный рев: там увидели, как небольшой отряд (разбойники? мародеры?) лишает их долгожданного продовольствия.
Разбив стражников, воины, как и приказал Илуге, не торопились. На глазах у куаньлинов, столпившихся на стенах, принялись собирать добро, дорезать раненых. Смотреть на это было бы нестерпимо!
Наконец, ворота Шамдо распахнулись. Уже далеко не в таком безупречном порядке, из них вихрем начали вылетать всадники: наспех собранные, горящие жаждой отобрать долгожданную дань. Илуге пересчитал их и коротко свистнул:
– Они выслали пятьсот воинов. Теперь пошлите столько же с нашей стороны.
Увидев вылетающую из леска конницу, куаньлины было заволновались, однако это было регулярное войско, и поворачивать назад они не стали, приняв бой. Ворота Шамдо за ними торопливо закрылись.
Это был не бой: это была бойня. Со стен специально обученные лучники не могли достать ни тех, ни других, Степняки, превосходящие куаньлинов числом и умением держаться в седлах, использовали свою обычную тактику боя на равнинах: широкой беспорядочной цепью проносились сквозь ряды, осыпая противника стрелами, а затем возвращаясь обратно. Куаньлины же, более привычные к ближнему бою, хватались за колчан не сразу, а многие их стелы летели мимо цели. Наконец, опустошив полные колчаны, воины Илуге сомкнули кольцо и начали ближнюю схватку. Солнце еще не подкатилось к полудню, когда все было кончено.
Примчался Баргузен, – окровавленный, счастливый, горящий азартом боя, словно туго натянутая стрела:
– Ну что, угэрчи! Хороша ли битва?
Илуге широко улыбнулся, от души, по-настоящему обнял друга.
– Я знал, что ты меня не подведешь. Стоять и смотреть здесь было невыносимо. Но вы справились! Справились!
– В какой-то момент я думал, они пошлют на нас все свое войско, – Баргузен говорил отрывисто и хрипло, но глаза смеялись.
– Мои лазутчики донесли, что командующий куаньлинским войском слабый и нерешительный человек, – отвечал Илуге, – Я учел это.
– Ну, что же, с первой победой, – пророкотал Ягут, подходя. Могучий горбун сковал оружие по себе, и теперь Илуге видел, как в его руке легко лежит тяжелый молот, заостренный с одного конца: страшное оружие, Илуге вряд ли смог бы размахивать им, как это играючи делал Ягут.
– Да только теперь, когда мы им себя показали, они ни за что не высунут носа из-за стен, – Янира, подошедшая вместе с кузнецом, озабоченно нахмурила брови.
– Завидуешь? – ласково спросил Баргузен. Эти двое так и не оставили своей манеры говорить так, словно они вот-вот вцепятся друг другу в горло.
Илуге вздохнул.
– Еще как высунутся, – примирительно сказал он, – Сколько отрядов отправилось за данью? Шесть. Сколько будет обозов? Тоже шесть. И с каждым новым обозом куаньлины будут все голоднее. Мы же будем для них навроде комара, – звенит где-то над ухом, а не поймаешь.
– Более разумным для них было бы сейчас бросить против нас целое войско, – задумчиво сказал Онхотой. Его острые голубые глаза смотрели куда-то вдаль, словно что-то выискивая на равнине.
– Если бы они знали, сколько нас, – да, – согласился Илуге, – Пока они приняли нас за неорганизованный отряд разбойников. Теперь будут знать, что мы здесь, и отнесутся более серьезно. Но ведь и мы показали только малую часть. Командующий, я надеюсь, решит, что мы – малочисленный передовой отряд. Я приказал Эрулену жечь каждую ночь по три костра на одного воина. Поэтому куаньлины должны думать, что мы собрали невиданное войско, – пятьдесят и больше тысяч воинов. Это почти все, что может сейчас поднять на коня вся Великая степь.
– Да. Раньше поднимали до ста, – ни к кому не обращаясь, невпопад проговорил Онхотой. Он не повернулся к Илуге но тот ощутил острый болезненный укол стыда
– Последние войны были очень тяжелыми. Особенно поход против ургашей, – медленно сказал он.
– Хватит о этом, – вмешался Баргузен, – Нечего отравлять радость победы грустными мыслями!
Илуге улыбнулся:
– Начало было славным, брат. Я надеюсь, мы все тоже вкусим того напитка, что пьянит тебя сейчас почище архи!
Баргузен засмеялся:
– Я жадный! – и на сердце Илуге стало легко-легко.
В этом бою потеряли около двадцати человек убитыми, еще столько же – ранеными. Распорядившись похоронить воинов по обычаю, – отрезать и высушить головы, чтобы захоронить в родных кочевьях, а тела засыпать камнями, Илуге вместе с сияющим Баргузеном, Чонрагом и Тургхом, прибывшими в последних отрядах, отправился осмотреть добычу.
Обоз был большим: десять телег, груженых доверху. Больше всего было еды, и Илуге довольно ухмыльнулся: он ведь побоялся нагрузить лошадей еще и провиантом, и воины после долгих дней на обычном степном рационе, наконец, смогут побаловать себя сладкой свининой с равнин и домашней птицей, – куаньлинские утки и куры удивительно жирны и нежны. Еще была мука для хлеба, овощи, копченая и соленая рыба и мясо, удивительные засахаренные фрукты и прочие вещи, в которые хотелось вцепиться зубами немедленно.
Однако Илуге подавил неподобающий угэрчи порыв и принялся осматривать остальное. Упряжь для лошадей. Какие-то безделушки, хоть и красивые, из хрупкой глины, почти все побились. Отлично выделанные кожи, из которых, – приятно думать, – можно наскоро соорудить обувь: многие воины за время перехода порвали или повредили ее об острые камни. И наконечники для стрел! Это было самым ценным, – Илге даже мечтать не смел, что ему так повезет!
Второй обоз показался через два дня, на рассвете. На этот раз в Шамдо, верно, ожидали его, потому как стены покрылись огоньками. Но и воины Илуге были наготове. В сером сумраке начинающегося утра они понеслись по степи. На этот раз Илуге пошел сам, взяв с собой пятьсот воинов. Теперь уже каждый знал, что следует делать: из ворот Шамдо тоже показался отряд: разъяренные куаньлины разгадали их тактику и понимали, что, если они не остановят наглых воров сейчас, то они будут захватывать обозы один за другим, оставляя ни с чем голодающий город.
Несясь на растерянных, суетящихся всадников и видя краем глаза, как из ворот Шамдо вытекает темная
