лобовом стекле. От удара камнем оно отличалось ровными кратерными краями.
Едва Арей захлопнул за собой дверцу, как сзади кто-то забулькал. Арей посмотрел в зеркальце. Аида Плаховна уютно устроилась с ногами на кожаном диване, подобрав под себя ноги в белых кроссовках. Причмокивая, Мамзелькина пила аптечный бальзам на травах.
– Мрачного дня тебе, почтеннейший! – приветствовала она Арея.
– Типун тебе на язык!
– Уже есть один! – сказала Мамзелькина, приоткрывая рот и показывая на что-то пальцем.
Арей смотреть не стал.
– А чего такого-то? – удивилась Аида Плаховна. – Ты мрак? Мрак! Вот и день тебе нужен мрачный!
Арей, не отвечая, смотрел через затемненное стекло на Варвару. Его дочь отлавливала Добряка, который очень невеликодушно рычал на хромающего, со свалявшейся шерстью песика.
– Шарики-то где? Улетели? – поинтересовалась Мамзелькина.
– Какие шарики?
– Ну как же! Отцовский набор: кино, шарики, шоколадка! И когда гладишь по головке – осторожнее с шейными позвонками. Они хрупкие.
Арей покосился на Аиду Плаховну. Ее обтянутая желтоватой кожей черепушка косо сидела на тонкой шее. Казалось, щелкни в лоб, и слетит с плеч. Даже гладить по головке не надо.
– А ты не стесняйся, родной! Давай! – подзадорила Мамзелькина.
Арей предпочел постесняться. Он не был глуп.
Аида Плаховна присосалась к бальзаму. В салоне душно запахло аптечными травами. Полечившись, Мамзелькина открыла стекло и выкинула бутылку на траву.
– Некультурная ты старуха! – сказал Арей.
Аида Плаховна зарумянилась. Она умела ценить нежность даже в скрытых формах.
– А ведь я к тебе с подарочком! – просипела она. – Закрой глазки, протяни ручку!
– Ага! А потом открой глазки и увидишь свой срезанный дарх! – ухмыльнулся мечник.
– Недоверчивый ты! Тяжело с тобой дружить! – вздохнула Мамзелькина. Но вздохнула без обиды.
Сунув руку в рюкзак, она принялась там рыться. В рюкзаке что-то вздыхало, плакало, жаловалось. Рылась Мамзелькина долго и все никак не могла найти.
– Что у нас там с маленьким дубовым бочонком? Много осталось? – вспомнила она.
– А что?
– Да так вот! Как думаешь, Ареюшко, что Бессмертник Кощеев дал бы человеку, который притащил бы ему яичко с его смертью? Просто на обмен?
Мамзелькина говорила якобы в шутку, но Арей напрягся.
– Уточнил бы, сколько тот знает, и отравил, – сказал он.
Плаховна хихикнула. Тощенькая ручка выудила наконец что-то из рюкзака, протянулась к Арею и разжалась. На ладони сидел маленький стеклянный страж. Крошечная фигурка была отлита очень узнаваемо. Сутуловатая, грузная, даже с мечом.
– Оно? – спросила Мамзелькина вкрадчиво. – Или не оно?
Арей нерешительно протянул руку, однако фигурки так и не коснулся. Отдернул ее. Поры на мясистом носу расширились. Пальцы дрожали.
– Где ты это взяла? Убери! – велел он.
– Так то или не то? – понимающе уточнила Плаховна.
– Убери, я сказал!
– Так значит то. Я думала, ты обрадуешься! – разочаровалась Мамзелькина. – Все-таки это не хухры- мухры, а…
– Не надо, Аида!
– Ну не надоть, так не надоть! Я ж тебя порадовать хотела! Ты прямо как клиент один! Все звал меня, звал, прямо обозвалси весь: «Смертушка, когда же ты придешь? Родненькая, да где же ты?», а когда я притопала – даже ложечкой от чая не угостил, сразу заднюю передачу врубать. «Хто вы такая, женЬщина? Да как вы сюда вошли? Покиньте немедленно мою жилую площадь, пока я не позвонькал в милицию!» – передразнила Аида Плаховна и засопела, оскорбленная в лучших чувствах.
– Аида!.. – устало воззвал Арей.
– Да! – мгновенно откликнулась Мамзелькина. – Чегось?
– Ничего. Выпей и… помолчи!
Арей будто не сделал ничего особенного, только нетерпеливо дернул головой. В тот же миг в руке у Мамзелькиной оказалась здоровенная глиняная кружка с видом «Ласточкиного гнезда». Однако вопреки ожиданиям, в кружке плескались не синие воды Черного моря, а самая вкусная, самая согревающая в мире медовуха.
Плаховна принюхалась. Носик у нее приятно порозовел.
– Я ить много чего пивала, а лучше ентого нету! Есть во Франции один подвальчик. Сверху уж сколько лет дорога, машины ездиют, а там все бочки, бочки! Не поверишь, Ареюшко! Сорок шагов в одну сторону и, почитай, восемь в другую, и ни одной пустой! – пропела она предвкушающим голосом.
– Так уж и ни одной! – усомнился Арей, знавший старушку.
– На момент, когда я его нашла – ни одной. Все ж таки годков двадцать уж прошло… – с сожалением уточнила Аидушка.
Арей смотрел в окно. Варвара все ловила Добряка, который удирал от нее, петляя между машинами. Добряка сопровождала разномастная собачья свора, в которой он играл первую скрипку, а заодно первый барабан и первый рояль.
– Откуда у тебя
Видя, что разговор вновь вернулась туда, куда, как Аида догадывалась, она обязательно свернет, Мамзелькина довольно усмехнулась и разжала пальцы. В полутемной машине было хорошо различимо, что внутри фигурки что-то сияет.
– Не поверишь! На консервы у валькирий поменяла, – похвасталась Плаховна.
– Что?!
– Я же говорила: не поверишь!
– А у валькирий откуда?
– Долгая история. В ней замешаны некая полуночная ведьма, один маг, один белый, хо-хо, колдун и два оборотня. В ключевые моменты этой истории кто-нибудь из них кого-нибудь убивал. Последнюю же точку в истории поставила валькирия золотого копья.
– А она знала, что ей досталось?
Допив медовуху, Аида Плаховна облизала губы и по привычке приникла к кружке ухом, слушая море.
– Навряд ли полуночная ведьма много болтала, когда в нее воткнулось копье. Думаю, Фулона понятия не имела, что лежит под подкладкой старого плаща. Она и плащ небось взяла только из-за магии в пуговицах.
– А ты-то как нашла?
– Когда знаешь, что ищешь, иногда и под землей находишь. Когда же не знаешь – сто раз мимо пройдешь и ни разу не посмотришь. Так-то вот, рубака ты мой недорубанный! – Мамзелькина посмотрела на фигурку и зачем-то щелкнула ее ногтем. Послышался легкий, мелодичный, надолго повисший в воздухе звон.
Аида слушала его, наклонив голову.
– Я, ить, тоже хотела когда-то такую штуковину завести, да только не успела! Быстро как-то засалилась, а потом-то какой смысл? – сказала она.
Взгляд Арея согрелся. На севере, где всегда минус тридцать, минус десять – это уже оттепель.
– А зачем тебе, Аида? Зачем ты вообще
Мамзелькина заглянула в опустевшую кружку, точно надеялась не только услышать море, но и увидеть его.
