— Чувства симпатии, уважения. Их можно передать молча. Но нельзя без слов заставить другого понять, что я люблю его за то, что он умный, дельный, работоспособный, благородный.
— Что я хочу передать вам? — уставился я глазами на Аркадия Николаевича.
— Не знаю, не интересуюсь знать, — ответил Торцов.
— Почему? — удивился я.
— Потому что вы пялите глаза, — сказал Аркадий Николаевич. — Для того чтобы я почувствовал общий тон переживаемого вами чувствования, необходимо, чтоб вы сами жили его внутренней сущностью.
— А теперь? Вы поняли, чем я общаюсь? Я не могу яснее передать того, что чувствую, — сказал я.
— Вы меня за что-то презираете, но за что именно, не узнаешь без слов. Но не в этом дело. Важно: почувствовали ли вы ощущение исходящего из вас волевого тока или нет? — интересовался Торцов.
— Пожалуй — в глазах, — ответил я и стал снова проверять почудившиеся ощущения.
— Нет, сейчас вы думали только о том, как бы вытолкнуть из себя ток. Вы мышечно напрягались. Подбородок и шея вытянулись, глаза полезли из орбит… То, чего я от вас добиваюсь, передается гораздо проще, легче, естественнее. Для того чтобы «облить» другого лучами своих желаний, не надо мышечной работы. Физическое ощущение исходящего из нас тока едва уловимо, тогда как от того напряжения, которое вы* сейчас испытываете, может лопнуть сердце.
— Значит, я не понял вас! — терял я терпение.
— Отдохните, а я тем временем постараюсь напомнить вам то ощущение, которое мы ищем и которое вы отлично знаете в жизни.
Одна из моих учениц сравнила его с «ароматом, исходящим из цветка», другая же добавила, что «бриллиант, отбрасывающий от себя блеск, должен был бы испытывать такое же ощущение лучеиспускания». Можете ли вы себе представить ощущение цветка, испускающего аромат, или ощущение бриллианта, отбрасывающего от себя лучи?
Сам я вспомнил об ощущении исходящего волевого тока, — продолжал Торцов, — когда я смотрел в темноте на волшебный фонарь, льющий на экран потоки ярких лучей, и еще когда я стоял на краю кратера вулкана, изрыгающего горячий воздух. В этот момент я почувствовал могучий внутренний жар земли, вырывавшийся из ее недр, и вспомнил об ощущении исходящего из нас душевного тока в моменты интенсивного общения.
Не наталкивают ли вас эти сравнения на те ощущения, которых мы ищем?
— Нет, эти примеры ничего не говорят моему чувству, — упрямился я.
— В таком случае я попробую подойти к вам с другого конца, — с необыкновенным терпением говорил мне Аркадий Николаевич. — Слушайте меня.
Когда я сижу в концертах и музыка не действует на меня, я придумываю развлечения от скуки. Так, например, я намечаю себе кого-нибудь из публики и начинаю гипнотизировать его взглядом. Если это красивое женское лицо, я стараюсь передать ей свой восторг; если лицо мне противно, я передаю ему свое отвращение.
В эти минуты я общаюсь с избранной жертвой и обливаю ее лучами исходящего из меня тока. При этом занятии, которое, может быть, знакомо и вам, я испытываю именно то физическое ощущение, которое мы ищем теперь.
— Когда гипнотизируешь другого, тоже испытываешь это ощущение? спросил Шустов.
— Конечно, если вы занимаетесь гипнозом, то вы должны отлично знать то, что мы ищем! — обрадовался Аркадий Николаевич.
— Так это же простое и хорошо знакомое нам ощущение! — обрадовался я.
— А разве я сказал, что оно необыкновенно? — удивился Торцов.
— Но я-то искал в себе — особенного.
— Так всегда бывает, — заявил Торцов, — Стоит заговорить о творчестве, и все тотчас же напрягаются и становятся на ходули.
— Повторите же скорее наш опыт! — приказал Аркадий Николаевич.
— Что я излучаю? — спросил я.
— Опять презрение.
— А теперь?
— Теперь вы хотите меня обласкать.
— А сейчас?
— Это было тоже доброе чувство, но с примесью иронии.
— Почти верно! — обрадовался я тому, что он угадывал.
— Поняли, о каком ощущении исходящего тока мы говорим?
— Как будто бы да, — сказал я нерешительно.
— Вот этот процесс мы на нашем жаргоне называем лучеиспусканием.
Само название прекрасно определяет ощущение. В самом деле: точно наши внутренние чувства и желания испускают лучи, которые просачиваются через наши глаза, через тело и обливают других людей своим потоком, — объяснил с оживлением Аркадий Николаевич.
Лучевосприятие — это обратный процесс, то есть вбирание в себя чужих чувств и ощущений. И это название определяет самый процесс, о котором идет теперь речь. Испытайте его.
Тут мы поменялись с Аркадием Николаевичем ролями: он стал излучать свои чувства, а я — их довольно удачно угадывать.
— Попробуйте определить словами ощущение луче-восприятия, — сказал мне Аркадий Николаевич по окончании опыта.
— Я определю его примером, как та ученица, о которой вы рассказывали, предложил я ему: — Магнит, притягивающий к себе железо, мог бы испытать такое же ощущение лучевосприятия.
— Понимаю, — одобрил меня Торцов. Пришлось прекратить интересный урок, так как нас ждали в классе фехтования.
Аркадий Николаевич продолжал прерванные объяснения.
— Надеюсь, что вы почувствовали внутреннюю связь, которая образуется между артистами при словесном и бессловесном общении, — говорил он.
— Кажется, почувствовал, — сказал я.
— Это была внутренняя сцепка. Она создалась из случайных, отдельных моментов. Но если воспользоваться длинным рядом логически и последовательно связанных между собой переживаний и чувствований, то эта сцепка будет крепнуть, расти и в конце концов может вырасти до той силы общения, которую мы называем хваткой, при которой процессы лучеиспускания и лучевосприятия становятся крепче, острее и более ощутимы.
— Какая хватка? — заинтересовались ученики.
— Такая же, какая бывает у собак (у бульдогов, например) в зубах, объяснил Торцов. — И у нас, на сцене, должна быть хватка — в глазах, в ушах, во всех органах пяти чувств. Коли слушать, так уж — слушать и слышать. Коли нюхать, так уж. — нюхать. Коли смотреть, так уж — смотреть и видеть, а не скользить глазом по объекту, не зацепляя, а лишь слизывая его своим зрением. Надо вцепляться в объект, так сказать, зубами. Но это не значит, конечно, что надо излишне напрягаться.
— В «Отелло» у меня был хоть один момент такой хватки? — проверял я свои ощущения.
— Были — один-два момента. Но этого слишком мало. Вся роль Отелло сплошная хватка. Мало того: если для другой пьесы нужна просто хватка, то для шекспировской трагедии нужна мертвая хватка. Ее у вас не было.
В жизни не всегда нужна сплошная хватка, но на сцене, особенно в трагедии, она необходима. В самом деле. Как течет жизнь? Большая часть ее проходит в мелких повседневных делах. Встают, ложатся, исполняют те или иные обязанности. Это не требует хватки и производится механически. Но такие моменты — не для сцены. Есть другие куски жизни, когда в повседневность врываются моменты или целые полосы ужаса, высшей радости, подъем страстей и других важных переживаний. Они вызывают борьбу за свободу,
