стержень с двумя шестиугольными ребрами неожиданно пролетел вниз прямо за моей головой и оцарапал поверхность оранжевого цилиндра. Когда он исчез, я упрямо направилась тем же курсом.
— Я тебя вижу, Килда, теперь вижу! — позвал Оомарк. Маленькая фигурка устремилась ко мне. К моему облегчению это был сам Оомарк, в своем собственном человеческом теле, и он схватил и крепко меня обнял. У меня было смутное подозрение, что, наверное, мы оба изменились, как и ландшафт вокруг нас. Но очевидно, и он видел меня в обычном обличье.
Он так прижался ко мне, что я не могла шелохнуться. И должна признаться, что и я вцепилась в него мертвой хваткой. Наконец его рыдания стихли и хватка ослабла. И тогда я осмелилась сказать больше, чем просто слова утешения.
— Оомарк!
Он посмотрел на меня. Его лицо было запачкано грязью и слезами, но он слушал, что я говорила.
— Скажи мне, что это? — я показала на оранжевый цилиндр.
— Куст, с ягодами — их так много, что ветки прогибаются, — сразу ответил он.
— А это? — следующим я выбрала зеленый треугольник.
— Дерево.
— А это? — Теперь настала очередь темно-красного конуса.
— Большая неровная скала. Но, Килда, зачем ты хочешь все это знать? Ты же сама видишь…
Падая на колени, я обняла его и притянула к себе. Следовало осторожно подбирать слова, но придется сказать ему правду.
— Оомарк, послушай внимательно. Я всего этого не вижу…
Я остановилась, не зная, что сказать дальше. Уже одного это признания достаточно, чтобы его страх вырос. Я знала, что он потянулся ко мне как к якорю безопасности, и если окажется, что на меня нельзя опереться, то, возможно, для него все будет потеряно.
— Семена папоротника… — его комментарий меня просто изумил.
Это было так не к месту, что мне подумалось, он не понимает, что говорит. Но он с важным видом кивнул, будто мои слова доказывали что-то.
— Что за семена папоротника? — спросила я с осторожной нежностью.
— Она когда-то дала Бартаре. Если они попадут в глаза или ты их съешь, будешь видеть вещи по- другому. Должно быть, Бартаре дала их мне. А что ты видишь, Килда? — спросил он с искренним интересом.
Семена папоротника… Она… — еще больше частичек загадки. Казалось, я никогда ее не разгадаю.
— Твой куст кажется мне оранжевым цилиндром. Дерево — зеленый треугольник, а скала — темно- красный конус.
Его глаза следовали за указаниями моего пальца.
— Тогда ты не видишь что прямо здесь, да, Килда?
— Не так как ты, Оомарк. А теперь послушай — ты говоришь, что Бартаре ушла, или, по крайней мере, ее здесь нет. Где она? Ты видел, что она уходила?
— Я не видел ее, после того как попал сюда, — сказал он. — Но я чувствую ее — здесь! — Он ослабил объятия и поднял правую руку постучать по центру лба.
— Как ты думаешь, найдешь ее?
Он вздрогнул.
— Не хочу, Килда. Она… она с Ней… с Леди.
— А кто она, эта Леди, Оомарк?
Он отшатнулся от меня, отвернувшись, будто не хотел смотреть мне в глаза.
— Она… Она друг Бартаре. Она мне не нравится.
— А где Бартаре с ней познакомилась?
— Сначала во сне, я думаю. Однажды Бартаре сказала, что мы должны кое-что сделать — спеть странные слова. Она налила лаирового сока на землю, раскрошила сладкое печенье и разорвала красивые мамины перья, и смешала все это вместе. Потом села в траву и велела мне закрыть глаза и считать до девяти, потом открыть их, и я увижу что-то чудесное. Бартаре увидела — а я нет. Леди… она сказала Бартаре, что у меня какие-то неправильные глаза. Но потом Она часто приходила и всему учила Бартаре. После этого я больше не нравился Бартаре, но она заставляла меня помогать ей. Но она не хотела играть с Майрой или Джантой или с кем-то из девочек. Она притворялась, что ходит к ним, а вместо этого пряталась и разговаривала с Леди. И она сказала, что Леди обещала ей, что если она будет делать все правильно, и очень стараться, то сможет когда-нибудь попасть в мир Леди. И… — Он оглянулся, его губы задрожали, а глаза снова начали наполняться слезами. — И я думаю, это и случилось. Только нам тоже пришлось попасть туда. А я не хочу здесь оставаться — Килда, пожалуйста, пойдем домой!
Я и сама ничего другого не хотела, но как этого достичь — не имела ни малейшего представления. Я как раз обдумывала ответ, когда, с искоркой проницательности, Оомарк догадался о том, что я не хотела говорить.
— Думаю, мы не можем вернуться, если только Бартаре и Леди нас не отпустят. Но, Килда, они… они могут оставить нас здесь навсегда?
— Нет. — Может, я была слишком уверена, но, видя, как он трясется, не посмела ответить иначе. — Но если мы сейчас найдем Бартаре и Леди, может быть, попросим их отпустить нас…
— Не хочу — мне не нравится Леди. Мне и Бартаре не нравится, больше не нравится. Но я пойду искать их, если ты думаешь, они отправят нас домой.
Был и еще один вопрос, который следовало задать.
— Оомарк, ты сказал, Бартаре давно знает Леди. Они познакомились на Чалоксе?
— Да.
— Но теперь мы на другой планете, очень далеко от Чалокса. — Был ли этот лабиринт частью Дилана… Я не была в этом уверена. — Леди — она что, прилетела с вами на корабле? И все это время ее дом был здесь? — Я осторожно продвигалась вперед. Конечно же, если только это не была галлюцинация такой силы, какую мог вызвать только очень тренированный специалист, это ни в коем случае не могла быть работа эспера. Но если отбросить это объяснение, то что оставалось, кроме кошмара, не основанного ни на чем, что я знала в своем времени и пространстве?
— Она… — Он нахмурился, будто я указала на проблему, над которой он раньше не задумывался. — Она была там, и была здесь. А
— Ну ничего. Может, это и неважно, Оомарк, — я быстро обняла его. — Важно найти Бартаре и Леди и сказать им, что мы должны отправиться домой.
— Да, да! — Когда я поднялась на ноги, он схватил меня за руку и потащил.
Для меня в чуждом пейзаже не было дороги. Но казалось, что Оомарк уверен: он знал, куда нам идти. То и дело он указывал на блестящие формы и говорил, что это дерево, куст, или еще какая-то вполне естественная деталь ландшафта. Но для меня в чужой стране ничего не изменилось. Боль в лодыжке все росла, пока, наконец, я могла передвигаться только слегка прихрамывая. Еще я хотела есть и пить, и, в конце концов, уселась под расплывчатым голубым восьмиугольником, который, по словам Оомарка, был кустом; Оомарк сказал, еле сдерживаясь:
— Я страшно хочу есть, Килда. Эти ягоды были вкусными, но я много не съел…
— Ягоды? — я потянула к себе через колено сумку с припасами, чтобы открыть ее. — Какие?
— Те желтые, с большого куста. Я ведь упал в куст, и они размазались у меня по рукам. Я слизал сок, и он оказался вкусным, так что я поел их. Вот, смотри. — Он вскарабкался на ноги, прежде чем я успела сделать предупредительный жест, и устремился к голубому конусу с тремя верхушками неподалеку. Обе его руки до запястья погрузились в него, и он вытащил красный круг, в который впился зубами. Я услышала хрустящий скрип и предостерегла его слишком поздно.
— Нет, Оомарк! Нельзя есть неизвестные фрукты…
Но он проглотил последний кусочек и снова потянулся к конусу, сорвав еще один плод. Этот он предложил мне.
— Ешь, Килда. Вкусно!
