ближайшей дорожке, и, когда она раздвоилась, по правой, а когда раздвоилась и она, то по левой; мое сердце бешено стучало, во рту было сухо от страха, голова еле соображала — так что в тот момент я была бы легкой добычей. Что я была в месте, враждебном моей форме жизни, я уже больше не сомневалась, точно так же, как не сомневалась, что за мной наблюдают — с внушающим ужас хихикающим предвкушением, таким, которому я не могла дать имени, для которого не могла вообразить формы.
Не было вещи, которая далась бы мне в жизни тяжелее, чем заставить себя в тот момент остановиться, задыхаясь, и действительно посмотреть вперед, и принудить свой мозг отвергнуть эмоции. И правда, все дороги выглядели одинаково, но я неистово боролась с паникой. И все никак не могла успокоить ноги. Они колотились и копали землю, будто жили своей собственной жизнью, не подчиняясь моим приказам. А желание разорвать повязки, которые я с таким трудом приладила, почувствовать землю, было таким неистово жгучим, что я не знала, выдержу ли.
И тут до меня донесся слабый запах, и я вспомнила о ветке на поясе. Хотя с того момента, как я подняла ее, прошло уже некоторое время, ни цветы, ни листья не увяли, будто ветку только что сорвали с дерева. Я дотронулась до стебля; от этого прикосновения по руке заструилось ощущение чистого холода — по-другому я это чувство описать не могу. Точно как тепло, исходящее из земли подо мной, несло с собой ощущение гниения и давнего увядания, так и этот холод был ножом, прорезающим путь к здравомыслию и логике.
В порыве я взяла с пояса ветку и, наклонившись, провела ею по измученным ногам. Хотя из-за обмотки она не коснулась моего тела непосредственно, пальцы перестали извиваться. Они больше не вкапывались в землю. Так что, идя дальше, я несла ее в руке, а сверток с едой прикрепила к поясу на ее месте. В другой руке я все еще держала, размахивая ею, тяжелую сумку.
То, с чем я столкнулась, когда обогнула следующий холм, было не напугать сумкой с камнями. На какое-то мгновение, очень короткое, мне подумалось, что я нагнала Оомарка. Потом я поняла, что то, что стояло передо мной, не могло быть Оомарком даже после многих трансформаций.
Это было намного больше, немного выше, чем я, и намного массивней. Оно напоминало Оомарка только в общих чертах: таким же образом удерживалось на двух копытах. А поскольку одежды на нем не было, поросль волос свободно свисала по бокам жесткими клочьями, с комками грязи и чего-то липкого. Хоть и с копытами на ногах, оно было двуногим и прямоходящим. Передние конечности несомненно заканчивались руками, которыми оно деловито почесывало волосы по бокам. Голова была длинной и узкой. Возможно, когда-то она было более человекоподобной, но сейчас выглядела как какая-то нелепая маска — слишком широкий нос и почти никакого подбородка под свивающими и непрерывно шевелящимися губами.
Оно немного пускало слюну, так что ниточка жидкости стекла по рту и намочила пучок бороды, торчащий на подбородке. А над большущими глазами вперед и вверх закручивались рога, больше и намного более изогнутые, чем те, что росли у Оомарка. Кожа на лице была желто-коричневой. От тела исходило такое зловоние, что мне стало дурно. Оно смотрело на меня не моргая, и — что гораздо хуже — в его взгляде выражался интеллект и злое намерение.
Я попятилась. А оно продолжало почесываться и пялиться на меня. Потом, ковыляя, пошло на меня, словно ему не было нужды торопиться, будто исход любой схватки был и так уже решен в его пользу. И я знала, что оно наслаждается моим страхом и отвращением.
Я не решалась повернуться к нему спиной и броситься бежать. У меня было такое чувство, что я должна смотреть ему прямо в лицо, и пока меня на это хватит, у меня есть хотя бы маленькое преимущество. Оно намеренно использовало впечатление, которое произвело на меня, чтобы у меня сдали нервы. А я робко пятилась, имея лишь сумку с камнями — жалкое оружие против такого врага.
Оно с презрительным высокомерием смотрело на меня странными глазами. В них не было черного ядра или зрачка — они были полностью красными, как у тех летающих существ, мимо которых я проходила раньше. Пока я отходила назад, а оно, не торопясь, ковыляло вперед, мы зашли под темную тень холма, и эти глаза вдруг сверкнули в темноте огнем, как два факела-близнеца. Своим видом они не производили впечатления слепоты — хотя и выглядели как непроницаемые овалы огня, ясно было, что это тем не менее органы зрения.
Я продолжала пятиться, точно так же как оно непреклонно следовало за мной, хотя и не предпринимало никаких попыток к нападению. И тут я задела плечом за какое-то возвышение и, потеряв равновесие, изо всех сил старалась удержаться на ногах. Уткнувшись одним плечом в холм, я осознала, с крупицей ободрения, что с одного бока защищена.
Существо подняло рогатую кособокую голову и несколько раз зарычало. И к моему содроганию, на его рык ответили справа, будто другие такие же чудища только и ждали, что я окажусь там, чтобы схватить меня. Я остановилась, боясь отвернуться от этих сверкающих глаз и посмотреть в сторону.
И снова мой противник зарычал, но на этот раз ему ответили пронзительным визгом, как кричали те летающие создания, что с жадностью пожирали упавшие на землю фрукты. Оно выбросило вперед руку, и одно из летающих существ уселось на ней как на насесте. Другое парило в воздухе, взлетая и ныряя; его гибкая шея изгибалась, будто в ней не было костей, и оно то вытягивало голову вперед к монстру, то выравнивала ее, выпрямляя шею, будто собираясь броситься на меня.
Но это была еще не вся компания, собиравшаяся загнать меня в ловушку. Глухой звук, тяжелый топот, кто-то бежит — и черная тень присоединилась к рогатой. Она была очень большой, в холке доходила почти до плеча первого, и шла на четырех ногах. Оно помахивало из стороны в сторону хвостом, тонким как кожа, натянутая на кости (очень может быть, что так и было, потому что он был не гладким, а с узелками через равные промежутки), шлепая себя по ляжкам. Его голова была просто черепом, обтянутым кожей, без подкладки из плоти. На месте глаз — большие впадины, и глубоко в них я видела то же мерцание, что и в глазах рогатого. Челюсти, составляющие две трети головы, широко раскрылись, обнажив два ряда фосфоресцирующих клыков. Между ними показался огромный черный язык. На голове были маленькие, очень близко посаженные к черепу уши, а кожа, обтягивающая на некоторых местах, но провисшая отвратительными морщинами на раздутом брюхе, была абсолютно голой.
Ковыляя на четырех ногах, он расположился с боку от рогатого. Я знала, что не могу не то что повернуться спиной к этой компании, даже отвернуться и посмотреть, куда надо отступать дальше, чтобы не упереться спиной в холм. Отступление было невозможно, и у меня не было ни малейшей надежды победить, если они бросятся и собьют меня с ног.
То, что произошло, было полной неожиданностью, так что даже земля снова как бы ушла из-под ног, а я почти потеряла самоконтроль. Я услышала слова, казавшиеся совершенно бессмысленными.
— Шкарк, Шкарк! Шак, Шак!
Четырехлапое существо передо мной подпрыгнуло, закрутилось и поставило передние лапы на холм. Его голова-череп запрокинулась, а открытая пасть испустила такой звук, от которого по коже мурашки побежали.
Рогатое существо тоже повернулось в сторону звука, запрокинув чудовищную голову, чтобы лучше смотреть вверх. Еще оно подбросило летающее существо с руки-насеста, будто подавая ему знак отыскать источник этого крика.
Хриплый голос продолжал:
— Шкарк, Шкарк! Шак, Шак!
Я была так напугана, что мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что их внимание сейчас направлено на речь, а у меня появился призрачный шанс спастись. Я изменила маршрут и поспешила в направлении, противоположном тому, откуда доносился спасший меня звук. Там открывалась одна дорожка, на которую я и скользнула, а затем понеслась, посматривая назад.
Эти слова не замолкали, они звучали снова и снова; время от времени их заглушали завывания четырехногого врага. Они несколько приободрили меня. Неужели кто-то — что-то — в этом лабиринте ужасов специально вмешался, чтобы спасти меня? Оомарк? Но это был не его голос. Он был более глубоким и хриплым, это был не детский крик.
— Шкарк, Шкарк…
Теперь, будучи уже несколько в отдалении, я не была точно уверена в направлении, разве что это было где-то сзади. Слова эхом разносились над холмами, звуча то так громко, что я боялась, не привел ли меня лабиринт опять к тому же месту, то так слабо, что я едва различала отдельные слова и начинала надеяться, что ушла далеко от опасности, хотя не стала бы на это полагаться.
Если б только я могла уйти от холмов! Я пристально вглядывалась в темноту, очень слабо надеясь, что
