одежду.
Левая рука намертво держалась за рукав чуть выше локтя, но Рили был слишком силен – сердце бухнуло и куда-то пропало, а зазубренный край бутылки, словно дрожащий раскрытый рот пиявки, навис прямо у Пола над глазами, бесконечный, как туннель. У него было несколько секунд, чтобы приготовиться к боли, и он еще подумал со странным равнодушием, что ослепнет.
«Вот мы и соединимся с тем другим Полом Фидлером, а видения станут жизнью. Я всегда знал, что это когда-нибудь случится.» Пол зажмурил глаза в последней детской надежде, что если не видеть обломанный край бутылки, он исчезнет.
К его изумлению боли не было. Вместо этого раздался звук бьющегося стекла – бутылки об пол, затем глухой удар – упал Рили. И вопль – Рили схватился левой рукой за правую.
Пол открыл глаза. Все были на тех же местах: Олифант, Натали, сестра Уэллс. Пол смотрел не на них. Он видел только стоящую над распростертым Рили маленькую решительную фигурку Арчин, которая только что сделала: что-то: так, что он остался жив.
20
Потом всё более-менее успокоилось.
Рили накачали успокоительными и заперли в боксе, после чего попытались сделать вид, что ничего не произошло, и продолжить танцы, но идея, разумеется, была абсурдной. Пациенты с воодушевлением обменивались сплетнями, и это вызывало у Пола почти физическое отвращение. В конце концов он, все еще передергиавясь от пережитого ужаса, распорядился отправить всех спать. Но и это оказалось не таким простым делом – самым возбужденным пришлось выдать по дополнительной порции транквилизаторов.
Обиднее всего, что нарушили традицию, согласно которой вечер должен был завершиться сентиментальной песенкой в исполнении Либермана. Он, надувшись, уселся в углу, вытянув обиженное лицо так, что оно стало похоже на его скрипку, и упорно не реагировал на все попытки вытащить его оттуда, пока два санитара попросту не унесли его на руках в палату.
Сестра Вудсайд, придя в себя, извергла содержимое желудка прямо посреди зала – к истерической радости пациентов. Но Пол этого не видел. Он осматривал Рили, не в силах понять, что Арчин с ним такого сделала. На правой руке, за которую он схватился с таким жутким воплем, не было никаких следов, если не считать царапин, которые он заработал, катаясь по полу среди битого стекла. И только совершенно случайно Пол заметил под лопаткой небольшой кровоподтек, как раз по размеру пальца Арчин.
Неуклюже вывернув руку, он дотянулся до соответствующей точки у себя на спине и обнаружил, что там проходит весьма чувствительный нерв.
«Господи, и где же она умудрилась так хорошо выучить анатомию. Полдюйма в сторону – и палец безо всяких последствий уткнулся бы в кость.» Но как бы то ни было, именно болевой шок заставил Рили выпустить бутылку.
«И сохранил мне глаза, а то и жизнь. Вот только как теперь выразить благодарность?» Словами или без них, но попытаться было необходимо; однако, отослав Рили, он узнал, что Арчин без лишнего шума вернулась к себе в бокс. Он заглянул в смотровое окно, увидел, что она лежит в постели, свет погашен, и решил, что не стоит ее беспокоить.
Он еще некоторое время посидел с Натали в ординаторской, поддерживая пустячный разговор, во время которого одна-единственная мысль не выходила у него из головы: только позавчера, вопреки уговорам Олифанта, он распорядился перевести Рили из буйного, и теперь именно из-за Рили у Олифанта оказалась порезана рука.
Рана пустяковая, но сам факт многозначителен.
Когда Натали ушла спать, от открыл учебник и тупо уставился в страницу.
Уходило время и сигареты, а его мозг упорно отказывался воспринимать написанное.
Никогда прежде он не был так близок к гибели. Но его пугала не смерть.
Сегодня утром ему уже приходила в голову чудная мысль о другом, в чем-то даже более реальном Поле Фидлере, попавшем в момент одного из кризисов на иную, катастрофическую линию жизни: теперь именно реальный опыт этого «второго я» вызывает в его воображении столь живые картины. Пол Фидлер в мире, где он уже умер, был непостижим для Пола Фидлера, еще живого и дышащего.
Но Пол Фидлер ослепший, безнадежно стонущий сквозь кровавую маску:
Он машинально вытянул руки перед собой, словно хотел удостовериться, что видит их. Потом резко встряхнулся, вытащил свое непослушное сознание обратно в настоящее и опять тупо уставился в учебник.
«Ладно. Допустим, я настоял, чтобы Арчин все-таки заперли в боксе; кроме нее, никто бы не остановил Рили. Предположим, Натали не уговорила меня остаться на танцах до перерыва, и я ушел раньше, как и собирался: кому бы тогда пришлось драться с Рили – самой Натали или кому-то из сестер? Стала бы Арчин спасать кого-то другого?» Эти вопросы были слишком отстраненными, чтобы вызвать соответствующие видения, и не затрагивали его непосредственно. Тем не менее, они вертелись у него в голове с тупым занудливым постоянством, и книга оставалась открытой все на той же странице.
Полночный кланг-клинк часов стал последней каплей.
– К чертовой матери! – крикнул он и хлопнул книгой по столу.
– Что за:? Пол! Ну и вид у тебя!
Мирза, должно быть, оказался на лестничной площадке и собирался входить к себе в комнату. Привлеченный шумом, он просунул голову в дверь.
– У нас тут было ЧП на танцах, – виновато объяснил Пол. – Рили бросился на меня с разбитой бутылкой.
– Что?! Еще бы тут не побледнеть! Сейчас что-нибудь придумаем.
Мирза взял со стола две пустых чашки и исчез. Из его комнаты донеслось бульканье; затем он вернулся, и на стенках чашек дрожали свежие капли.
