Что оставляло ему только один путь.
Как коротко сформулировала миссис Уэбб — уяснить, чего он хочет больше всего.
Но нужен ли еще он ей?
Гэрри следил за Эмберли, продолжающим болтать и элегантно жестикулировать. Эмберли не дурак и прекрасный рассказчик. Мысль о том, что Люсинда, отвергнув его, Гэрри, предложение, может забыть его, решить, что он недостоин ее усилий, и поискать поддержки в другом месте, не способствовала его утешению.
Еще менее утешительным явилось осознание того, что ему может не представиться второй шанс… и у него нет права требовать или вмешиваться в ухаживания друга.
Грудь Гэрри будто сжало тисками. Эмберли снова зажестикулировал, и Эм рассмеялась. Люсинда, улыбаясь, подняла глаза на Эмберли. Гэрри прищурился, отчаянно пытаясь разглядеть выражение ее глаз.
Но она была слишком далеко, а когда повернулась, ее глаза были полуприкрыты веками.
Из оркестровой ямы послышался звон фанфар, встреченный громким свистом из партера и вежливыми аплодисментами из лож. Люстры в зале погасли, лампы на сцене зажглись. Актеры вышли из-за кулис, и взгляды публики обратились на них.
Все, кроме взгляда Люсинды.
Привыкнув к темноте, Гэрри увидел, что она смотрит вниз, а не на сцену — возможно, на руки, возможно, играет веером. Она высоко держала голову, и никто из ее спутников не мог заподозрить, что ее внимание не сфокусировано на пьесе. Мерцающий свет играл на ее лице, спокойном, но рассеянном и печальном, сдержанном и одновременно красноречивом.
Гэрри глубоко вздохнул и выпрямился. Ему стало немного легче.
Люсинда оглянулась… не на сцену, а на публику. Гэрри окаменел, когда ее взгляд скользнул по ложам над ним.
Даже в полумраке он увидел надежду, осветившую ее лицо, и то, как потом она медленно угасла.
Люсинда разочарованно замигала, затем не спеша откинулась на спинку кресла. Ее лицо стало невыразимо печальнее, чем прежде.
Сердце Гэрри болезненно сжалось. На этот раз он не попытался подавить свои чувства. Он повернулся и. неторопливо пошел вдоль стены к двери уже в гораздо более радостном настроении.
Он не ошибся в Люсинде Бэббакум. Эта проклятая женщина была так уверена в себе, что не видела опасности в любви к нему.
Выходя из темного партера, он улыбался.
Двумя ярусами выше, на переполненной галерке, Эрлу Джолиффу было не до улыбок. Он мрачно смотрел на Люсинду и всю компанию в ложе Эмберли.
— Проклятье! Что, черт побери, происходит? — прошипел он.
Мортимер Бэббакум, сидевший рядом с ним, повернулся к нему с недоуменным видом.
Джолифф с отвращением показал на ложу напротив.
— Что она с ними делает? Она превратила целую стаю самых опасных лондонских волков в кошечек!
— Кошечек? — заморгал Мортимер. Джолифф чуть не зарычал.
— Ну, болонок! Проклятая ведьма… точно, как сказал Скругторп.
— Эй, потише! Тсс! — раздалось вокруг.
Мгновение Джолифф раздумывал, как погрубее ответить, затем благоразумие восторжествовало. Он заставил себя смолчать, но его взгляд оставался прикованным к его жертвенной овечке… превратившейся в укротительницу волков.
Мортимер склонился к нему.
— Наверно, они смягчают ее… пускают пыль в глаза. Мы можем позволить себе еще немного подождать… не так уж отчаянно нам нужны деньги.
Джолифф пристально посмотрел на него, затем подпер голову руками.
— Когда светские распутники охотятся за женщиной, они не ведут себя так, как с вдовой вашего дяди, — объяснил он сквозь сжатые зубы. Его злобный взгляд переключился на Эмберли и Саттерли. — Они действительно милы. Боже мой! Разве вы не видите?
Нахмурившись, Мортимер посмотрел на ложу Эмберли.
Джолифф проглотил проклятье. Что касается их положения… так отчаяннее и быть не может. Неожиданная встреча с его кредитором прошлым вечером ярко продемонстрировала, насколько оно отчаянное. Джолифф подавил дрожь при воспоминании о странном бесплотном голосе, раздавшемся из экипажа, остановившего его на окутанной туманом улице.
— Скоро, Джолифф. Очень скоро. — Последовала пауза. — Я нетерпелив.
Джолифф был наслышан о нетерпеливости этого человека… и обычных последствиях данного недостатка.
Он был в полном отчаянии. Но Мортимер слишком глуп, чтобы доверять ему эти новости.
Джолифф сосредоточил все свое внимание на женщине в темной ложе.
— Нам необходимо что-то сделать… вмешаться.
Он говорил скорее с самим собой, чем с Мортимером.
Но Мортимер услышал.
— Что? — он повернул к Джолиффу удивленное глуповатое лицо. — Но… я думал, что мы пришли к соглашению… нет необходимости в открытом вмешательстве… мы не должны ничего делать сами! — Он уже почти кричал.
— Шшш! — раздалось со всех сторон. Раздраженный, Джолифф схватил Мортимера за сюртук и поставил на ноги.
— Пойдемте отсюда. — Он злобно взглянул на Люсинду. — Я видел достаточно.
И он стал подталкивать Мортимера к выходу. Как только они достигли коридора, Мортимер обернулся и схватил Джолиффа за лацканы.
— Но ведь вы сказали, что нет нужды похищать ее.
Джолифф смотрел на него с отвращением и презрением.
— Я не говорю о похищении, — рявкнул он, освобождаясь. — Есть лучший способ достижения нашей цели. Идемте… нам необходимо посетить одну вечеринку.
Глава десятая
Когда утром в пятницу Эм села завтракать, она уже подумывала, не навестить ли ей Гэрри самой. Она не надеялась, что этот визит принесет какую-то пользу, но чувствовала себя крайне беспомощной каждый раз, как смотрела на лицо Люсинды. Вот и сейчас ее гостья, спокойная и бледная, рассеянно играла кусочком холодного тоста.
Эм удержала желание фыркнуть, наливая себе чай. Она сама была подавлена.
— Мы сегодня куда-нибудь едем? — Хетер уселась в дальнем конце стола, устремив огромные умоляющие глаза на Эм.
Эм искоса взглянула на Люсинду.
— Может, стоит передохнуть? Днем — прогулка в Гайд-парке. Вечером — бал у леди Галифакс.
Люсинда натянуто улыбнулась.
— В Гринвиче было так весело. — Хетер постаралась вложить в свои слова побольше уверенности. Лорд Рутвен организовал накануне поездку в обсерваторию, надеясь развеять Люсинду. Он и мистер Саттерли сражались героически, но все их усилия были тщетными.
— Лорд Рутвен был так любезен. Я должна послать ему записку с благодарностью, — сказала Люсинда.
Эм сомневалась, что лорд Рутвен оценит этот знак внимания. Бедняга выбивался из сил, но было совершенно ясно, что Люсинда едва замечает его. Нет, она не говорила о том, что занимает ее мысли. Ее самообладание было безупречным. Те, кто не знал ее раньше, ничего бы не заметили. Но те, кто знал, видели поверхностность ее улыбок, не достигавших теперь затуманенных более, чем всегда, и удрученно отстраненных глаз. Раньше она была естественно сдержанна, теперь казалось, что, даже находясь среди них, она удалилась в совершенно другой мир.
