Король сказал, что с остальными членами семьи я встречусь позднее, и, взяв меня за руку, сам помог мне сесть в его карету, где я разместилась между ним и дофином. Заиграли трубы, загремели барабаны, и мы тронулись по дороге в городок Компьен, где должны были остановиться на ночь, прежде чем продолжить путь в Версаль.
По дороге король разговаривал со мной, и его тихий голос ласкал слух. Он также ласкал меня, похлопывая и поглаживая мою руку. Он сказал, что уже любит меня, что я его любимая внучка, и он считает этот день одним из счастливейших в жизни, поскольку сегодня я вошла в их семью.
Я почувствовала, что меня разбирает смех. Я страшно боялась этой встречи, поскольку всегда слышала, как об этом человеке говорили с благоговением. Он — величайший монарх Европы, любила говорить матушка. Мне он представлялся суровым и непривлекательным, а в тот момент он держал меня за руку и вел себя почти как влюбленный, говорил очаровательные вещи о том, что я оказала ему великую честь, приехав сюда, чтобы выйти замуж за его внука, и его слова звучали в противоположность тому, что мне внушала матушка о великой чести, оказываемой мне. В то время как король непринужденно беседовал со мной и вел себя так, словно он-то и был моим женихом, дофин сидел рядом и угрюмо молчал.
Позднее мне предстояло многое узнать об этом короле, который всегда поддавался обаянию юности и невинности, то есть качествам, которыми я несомненно обладала. Возможно, он желал бы сделать меня своей любовницей, поскольку никогда не мог пропустить хорошенькую молодую девушку, не предприняв попытки соблазнить ее. Что касается дофина, то, увидев молодую девушку, он всегда стремился убежать от нее. Однако мое воображение рисовало то, чего в действительности не было. Не то, чтобы король влюбился в меня или дофин меня возненавидел, как безрассудно я себе представляла, — ничего такого драматического не было. В те дни мне просто предстояло многое узнать о французах, вообще и, в частности, о семье, членом которой я теперь стала.
Когда мы прибыли в Компьен, король сказал, что хочет представить меня некоторым своим кузенам, принцам королевской крови. В ответ я сказала, что мне нравится встречаться с людьми и что члены моей новой семьи представляют особый интерес для меня.
— А ты представишь особый интерес для них, — заметил он с улыбкой. — Они будут очарованы и восхищены, и мы всех их заставим завидовать скромному Бэри.
Дофин, который являлся герцогом де Бэри, полуотвернулся от нас, как бы подчеркивая, как мало его все это касается, а король слегка сжал мою руку и шепнул мне:
— Скромный Бэри, он переполнен мыслями о своем счастливом будущем!
Меня проводили в покои короля, и там произошла встреча с принцами, первым из которых оказался герцог Орлеанский, внук дяди короля; потом был герцог Пантьевский, внук Людовика XIV (позднее я слышала, что его бабушка — мадам де Монтеспан, которая была любовницей этого короля), а после этого — принцы Конде и Конти. Все они казались очень старыми и неинтересными, однако мне представили в тот день и нескольких молодых членов семьи. Одной из них оказалась принцесса де Ламбаль. Ей был двадцать один год и она показалась мне старой, но во мне она сразу вызвала интерес, и я почувствовала, что смогу полюбить ее, поскольку мне ужасно был нужен друг, которому я могла бы довериться. Она уже была вдовой. Брак ее оказался очень несчастливым, и хорошо, что продолжался всего два года. Как мне сказали, ее муж заболел после одной любовной истории, поскольку вел сумасбродный образ жизни, и позднее умер. Бедная женщина! В то время она была вынуждена постоянно сопровождать своего свекра, который отличался причудами и постоянно оплакивал своего сына; помимо этого он интересовался только своей коллекцией часов и, если не пребывал в состоянии меланхолии по случаю смерти сына, то постоянно возился с ними, заводил их и всем демонстрировал, наводя на придворных страшную скуку. Жизнь принцессы Ламбаль представляла собой бесконечные переезды из замка в замок со своим странным свекром и его часами. Однако я испытала удовольствие в тот момент, когда ее представляли мне, и она хорошо запечатлелась в моей памяти.
Все делалось с тщательным соблюдением этикета, даже примерка моего обручального кольца. Все должны были увериться, что оно мне подходит, поэтому церемониймейстер пришел в мои апартаменты вместе с королем. С ними пришли принцы королевской крови и тетушки, хотя единственная цель этой небольшой церемонии состояла в том, чтобы мне примерить двенадцать колец и выбрать наиболее подходящее. Когда это было выполнено, кольцо отобрали у меня, поскольку на мой палец его должен был надеть дофин. Король обнял меня и направился к выходу, за ним один за другим в порядке старшинства последовали остальные.
Я устала и мечтала поскорее лечь в постель. Когда мои служанки готовили меня ко сну, я подумала о дофине, который так отличался от всех других. Он почти не говорил со мной, и я смутно припоминала, как он выглядит. Однако я могла отчетливо представить себе выражение лиц короля и принцессы де Ламбаль.
— Мадам задумалась, — сказала одна из служанок.
— Она думает о дофине, — застенчиво шепнула другая.
Я улыбнулась двум девушкам; они казались веселыми и, по-видимому, были рады избавиться от присмотра со стороны мадам де Ноай и моих строгих фрейлин.
— Да, — призналась я, — я думала о нем. При произнесении этих слов мне показалось, что я слышу голос матушки: «Не будь слишком фамильярной со своими подчиненными». Но ведь я должна с кем-то говорить! Я соскучилась по пустяшным разговорам без всякого этикета.
— Вполне естественно, что невеста думает о своем женихе, — сказала я улыбаясь.
— Сегодня он проведет ночь в другом помещении, — хихикнула одна из девушек.
— Почему?
Они снисходительно улыбнулись мне в ответ, как это делали мои слуги дома, в Вене.
— Потому, что он не может находиться в доме под одной крышей с невестой до наступления свадебной ночи. Он должен оставаться в доме графа де Сент-Флорантена, министра, государственного секретаря двора короля.
— Это интересно, — сказала я, сдерживая зевоту.
В кровати я продолжала думать о дофине. Мне было интересно, думает ли он обо мне и если да, то что именно.
Спустя годы, зная его уже очень хорошо, я увидела, что он записал в своем дневнике в ту ночь. Ничего не значащие слова были для него характерны (но к тому времени я уже знала его секрет и причину странного поведения по отношению ко мне). Он сделал простую запись: «Беседа с мадам дофиной».
На следующий день нам предстояло выехать в замок Ля Мюет, где мы должны были остановиться на одну ночь, прежде чем на следующий день отправиться в Версаль.
Как только мы тронулись, я сразу почувствовала, что что-то произошло. Во-первых, король не сопровождал нас. Он уехал раньше. Меня заинтересовала причина этого. Как позднее я выяснила, она заключалась в том, что дорога на Версаль из Ля Мюета проходила через Париж, а король в своем государстве никогда не ездил вблизи своей столицы или через нее, если была такая возможность. В его намерения не входило лишний раз встретиться с враждебным молчанием народа. Вот почему я видела циничное выражение на лицах людей в кафедральном соборе в Страсбурге, когда принц де Роган назвал его Людовиком Возлюбленным. Его называли так, когда он был молодым человеком, а сейчас дело обстояло иначе. Население Парижа ненавидело короля. Оно было бедным, ему часто не хватало хлеба, людей бесило, что король безрассудно растрачивал огромные суммы денег на дворцы и любовниц, а народ остается голодным.
Однако это не вызывало большого беспокойства среди моих новых друзей. Мерси ничего не было известно, и он направил курьеров в Вену. Аббат выглядел встревоженным, как и Штаремберг. Я хотела, чтобы они объяснили мне, что произошло, но они, разумеется, не сделали этого. Однако на лицах некоторых своих служанок я заметила выражение лукавства. В Ля Мюете должно было что-то произойти.
По пути мы заехали в монастырь кармелитов Сен-Дени, где меня должны были представить Луизе, четвертой тетушке — младшей сестре Аделаиды, Виктории и Софи. Меня она заинтересовала, ибо отличалась от трех других сестер, и хотя я вроде бы должна была посочувствовать ей, поскольку она хромала при ходьбе и имела искривленную, изуродованную фигуру с одним плечом выше другого, у меня не было оснований для этого — она выглядела счастливее трех своих сестер. Величественная, несмотря на одеяние настоятельницы монастыря, с манерами, выдающими в ней королевское происхождение, она проявила ко мне дружеское расположение и, казалось, чувствовала, что я нуждаюсь в доверительной
